Литература как жизнь. Том I

Журнал «Вопросы литературы» находился в подчинении двойном, и каком! Нашими патронами были две умственные сверхдержавы, Союз писателей и Академия Наук. Однако наше двойное гражданство утратило свои преимущества. На мой недолгий редакторский век от могущественного покровительства остался звук пустой, телефонные звонки одного руководства другому. Переговоры ещё существующих, но уже бессильных инстанций оказывались безрезультатными. Правление ли СП обращалось в Президиум АН с просьбой нам помочь, учёный ли Президиум адресовался к писательскому Правлению, чтобы не позволили нам захиреть, – всё ни к чему не вело. У некогда всесильных заступников не было той власти, что могла нас выручить, не власти идейной, а материальной – денег.

Внял моей отчаянной просьбе Секретарь писательского Союза Дядя Степа-Михалков. Знакомы мы не были, но Сергей Владимирович некогда оказался свидетелем первой встречи моих родителей на вечере в мастерской Аристарха Лентулова. Там и тогда, рассказывали мне родители, прочитал Михалков свое стихотворение «Светлана», посвященное, как думали, дочери Сталина. «У вас, молодой человек, большое будущее», – сказал одаренному поэту Лентулов. Зоилы скажут, что поэт стал политическим функционером, но упрекали его эгоцентрики, для которых литература это – я. Не в их интересах функционировал! Недоволен был, например, Валентин Катаев, несомненно, писатель, но пятого-шестого ряда по старинной иерархии, когда Замятин считался третьестепеным.

Лентулов угадал: Сергей Михалков оказался талантлив. «На двери висел замок, взаперти сидел щенок», «Мы едем-едем-едем», «Упрямый Фома» будут жить, когда забудутся целые творчества. А склонность помогать у Михалкова была, слышал я в семье моего друга, чья семья сама спаслась и многих спасла, а С. В. вытащил свою семью, отягченную грузом прошлого и настоящего. Брата спас, а брат побывал в плену. От такого же брата Твардовский отрекся.

Желание создателя Дяди Степы помочь, когда все отказывали, я почувствовал в готовности, с какой Сергей Владимирович взялся за телефон. «З-зарплату и-им н-нечем п-платить», – лидер писателей взывал к Вице-Президенту Академии, а Вице-Президент…

У нас в то время уже привилось слово спонсор, и в конце концов деньги дали (по Чехову) «величайшего ума люди», иностранцы. Журнал спас финансист Джордж Сорос, основатель «Открытого общества», но это уже после меня. Русско-американскую даму, поставленную управлять в России Фондом Сороса, я знал, и она знала меня. Деньги давала налево и направо, но тем, кто, способствуя открытости нашего общества, мог отворить дверь в неприступную крепость, а я, даже и захоти помочь открытию нашего общества, не смог бы ничего сделать: для того требовалась всё та же отмычка – связи.

На крыше

«На самую высшую точку в центре Москвы я поднялся в серый апрельский день. Это была высшая точка – верхняя платформа на плоской крыше дома бывшего Нирензее, а ныне Дома Советов в Гнездиковском переулке».

Михаил Булгаков «Сорок сороков».

«Дом Нирензее», архитектурный памятник Модерна, где находилась наша редакция, это аналог «Утюга», раннего американского небоскрёба на пресечении Бродвея и Пятой Авеню. Московский небоскреб, как и Утюг, был воздвигнут в сердце большого города, пусть не в двадцать два, а в десять этажей. Когда-то в доме помещалась редакция газеты «Накануне», где сотрудничал Михаил Булгаков, сотрудничал и Алексей Толстой, ещё эмигрант, и судя по взглядам, каких придерживались авторы газеты, читатели думали, будто вся редакция находится за границей. На самом же деле газета помещалась в том же доме, на первом этаже, как войдёшь, дверь налево, створчатая дверь с панелями из красного дерева, а мы – на последнем. Булгаков иногда поднимался на наш этаж, выходя на крышу: «Москва лежала, до самых краев видная, внизу…».

Мы на ту же крышу выходили не через дверь, а через большое окно зала совещаний, и, хотя края Москвы ушли за горизонт, нам с той же крыши по-прежнему открывался дух захватывающий вид. Описание крыши есть и в «Деле Тулаева», но когда выходили на крышу Булгаков или Виктор Серж, там помещалась не редакция, а ресторан. Богач-архитектор строил, по своему вкусу, дом холостяков, идею он, возможно, заимствовал всё у того же нью-йоркского «Утюга», который должен был стать однополым пристанищем, и Нирензее планировал: в махине, названной его именем, будут селиться одинокие мужчины, им не нужны будут кухни, бессемейные одиночки станут пользоваться общей столовой.