Литература как жизнь. Том I

Доложил я Тигранычу об этом разговоре, тот взъярился: «Вот дурррак! Всё, что скачет у нас успешно, происходит от тех жеребцов». И я чуть было не вскрикнул, когда услышал слова авторитетнейшего конника. Война нанесла нашему коннозаводству огромный урон, погибло классное поголовье – это мне было известно, однако из сказанного Тигранычем следовало, будто война принесла нам благо. Знаток, понятно, судил со своей специальной точки зрения: ведение породы требует освежающего оборота чистой скаковой крови, а у нас перед войной из-за недостатка средств не стало жеребцов-производителей того класса, что ещё до Первой Мировой были за границей закуплены не считавшим деньги нефтяным королем Манташевым. После войны мы по репарациям получили таких жеребцов, и в результате стали подтягиваться к мировому уровню – мефистофелевское зло, что в конечно счете творит добро. Страшной ценой война решила нерешаемые внутренние проблемы – жестокая хитрость мирового разума, ведь, как известно, бывает, пожар способствует украшению. Производители, полученные из поверженной Германии, подняли класс нашего коннозаводства, один из примеров воздействия военных трофеев на развитие сельского хозяйства, промышленности и науки в нашей стране. «Лучшие в мире», – беря в руки немецкие клещи, сделанные до Первой мировой войны, говорил мне Дед Борис, заодно с Марксом и Максом Вебером считавший: путь технического прогресса идёт через страну протестантской трудовой этики. Плоды победы над Германией пожала и Америка, тем более, что их, как говорил один из наших партнеров по Двусторонней Комиссии, не бомбили, разрушений у них не было, напротив, трофеи поступили поверх промышленного подъема военных лет.

Творческая командировка

«Ах, батюшка! Сердце взяло, дай додраться!»

«Недоросль».

«Дайте ему только нож да выпустите его на большую дорогу – зарежет, за копейку зарежет!»

«Мертвые души».

«Люди правды тоже рядом».

«Мать».

Сотрудников ИМЛИ использовали на сельскохозяйственных работах, и меня сразу начали посылать по колхозам. В одной из поездок я познакомился с Виктором Чалмаевым, которому было суждено стать знаменосцем консервативно-патриотического лагеря. В ИМЛИ Чалмаев тоже состоял аспирантом-заочником, работал в журнале «Октябрь».

При Панферове «Октябрь» считался «зелёным» – так Лев Копелев, при мне, в разговоре с моим отцом определил направление журнала. При Кочетове журнал стал считаться «черным», хотя мой заместитель по «Вопросам литературы» Лазарь Ильич Шиндель-Лазарев не считал Кочетова антисемитом. Каким цветом обозначали «Новый мир» Твардовского, «белым» или «красным», не помню.

Целый месяц мы с Витькой провели, лежа на картошке. Из-за осенней погоды подъезда к полям колхозным не было, уборка сельскохозяйственных продуктов, на которую нас отправили, заключалась большей частью в лежании на них: случалось лежать и на капусте, и на моркови, и на свекле, выпадало лежать и на сене. Вроде персонажей из «Бесов», в лежачем положении пересекавших океан, мы с Чалмаевым, подобно тем же персонажам, обсуждали, одну за другой вечные проблемы. На исходе нашего трудового лежания Витька и говорит: «Можем послать тебя от журнала в командировку писать очерк для рубрики “Что такое коммунизм” Поедешь?» Отчего не поехать? И не на такие вопросы отвечали!

Ехать за ответом предстояло к источнику революционного рабочего движения и месту действия романа «Мать», в Сормово, в мое время – район города Горького, а теперь, как было в старину, Нижнего Новгорода. В предполагаемом очерке на фоне горьковской «Матери» и на материале повседневных наблюдений требовалось осветить коротенько, как было, как стало и что будет.