Литература как жизнь. Том I

Шекспировед-изыскатель старался понять и объяснить, что происходит в «Гамлете», если смотреть пьесу глазами зрителей, для которых писал Шекспир. Что же было всего интереснее для основной, простонародной публики шекспировского «Глобуса» – резиньяция, муки совести, борения духа? Это могло быть важно для избранных зрителей, которых Шекспир называл знатоками, горстка из аудитории в тысячу человек. То же самое созвучно и более чем понятно нам, но в шекспировской пьесе, многослойной, основанной на древнем предании и одновременно со злободневными аллюзиями, есть и ушедшее, что в свое время искушенные зрители относили к потрафлению вкусам толпы, а мы того просто не понимаем. Для нас гамлетизм – нерешительность, колебания, муки совести, но в шекспировские времена всякому было ясно: сын должен отомстить за отца, тут сомневаться нечего, не ошибиться мщением – вот что важно. А как доказать, что подозреваемый – убийца. Мы слушаем, затаив дыхание, знаменитый монолог «Быть или не быть», но в «Глобусе» половина зрителей выходила из театра, направляясь через дорогу хватить пивка: там была пивная, которая сыграла роль пожарного депо – когда в театре начался пожар, заливали пивом. Важнее «Быть или не быть» для большинства зрителей был вопрос, какой призрак явился Гамлету, подлинный или поддельный? Нам это приходится объяснять в примечаниях, а стоявшая возле сцены безграмотная толпа, так называемые «низкорасположенные», все до единого знали, что многие пришельцы с того света лишь прикидываются подобиями усопших. «Каждый дурак» (выражение из «Гамлета») знал: подлинный призрак скажет правду, поддельный обманет. Чтобы проверить рассказанное ему Призраком о том, как был убит его отец, Гамлет устраивает «мышеловку»: театральное представление, похожее на рассказ Призрака. Но зачем же «мышеловку» показывать дважды, пантомимой и в диалоге?

Это дублирование долгое время оставалось загадкой. У комментаторов и режиссеров повтор вызывал недоумение как ненужное замедление действия. На самом же деле тут поворотный пункт трагедии. «Мышеловкой» Гамлет называет «Убийство Гонзаго», действо о преступлении, которое, возможно, напомнит узурпатору его собственное злодеяние. «Виновные, находясь на спектакле, бывают настолько потрясены до глубины души искусством актерской игры, что тут же признаются в своих злодеяниях», – так рассуждает Гамлет. Представлением пьесы он хочет «поймать» дядю, заставив его выдать свои чувства, если верить тому, что Гамлет услышал от Призрака, но сперва надо убедиться, что Призрак, похожий на его отца, был неподдельным.

Своего замысла Гамлет не раскрывает никому, даже заехавшим в Эльсинор лицедееям, но просит их разыграть перед королевским двором пьесу-ловушку. Договаривается с премьером-трагиком, что тот произнесет несколько строк, написанных самим Гамлетом, надо думать, с намеком. А перед спектаклем Гамлет делает актерам внушение, которое опять-таки рассматривалось как отступление – повод для автора пьесы высказать свое кредо «не нарушать скромности природы». На самом же деле Гамлет, желая подчеркнуть, насколько ему важен смысл слов, просит актеров отказаться от обычных, бьющих на внешний эффект приемов, не заламывать рук, не рвать на себе волосы, не орать, а выражаться естественно, как в жизни, пантомиму же просит вовсе сократить. Пантомимы, которые Гамлет называет «кривляниями», выполняли роль современного комментария, наглядно объясняя пьесу публике, плохо понимавшей изощренные поэтические словеса. Рассчитывая на публику избранную, узкий круг, Гамлет просил пантомиму не представлять. Однако актеры, пропустив гамлетовские поучения мимо ушей, стали играть по-своему, как играли обычно, с «кривляниями», изображающими коварное убийство. «Актеры всё сразу выкладывают!» – в ярости бросает принц, срывая свое раздражение на Офелии, он оскорбляет её так грубо, что она, не в силах сдержаться, решается сказать: «Вы гадина, гадина!». Таков подстрочник Морозова, в переводах реплика смягчается. Чем же Гамлет недоволен? Ведь актеры жестикуляцией изобразили злодейское убийство, а король и ухом не повел. Не узнал себя? Такова проблема. Пантомиму Клавдий и не смотрел – таково объяснение Уилсона.

Пока шёл пролог и продолжались «кривляния», представление бессловесное, король Клавдий, согласно Уилсону, был поглощен разговором с королевой Гертрудой и дворецким Полонием. Обсуждали они, по Уилсону, поведение принца Гамлета. Строптивый (или же потерявший рассудок?) сын вместо того, чтобы сесть, рядом с матерью, как она просила, объявил громогласно, чтобы слышали все, что его к себе тянет «магнит посильнее». Улегся (!) у ног Офелии, провозгласив, что ему было бы «предпочтительнее лежать между девичьих ног» И получил «гадину» – лишнее доказательство, что принц свихнулся от любви, либо… Что же у него на уме, который он, возможно, потерял?