Лисы и львы

Конечно же, и он ничего ей не рассказывал, лишь по глазам его можно было догадаться, благополучно ли завершилось очередное черное дело. Что постепенно сделалось для нее истинной пыткой – радости любимого она не разделяла, печалям его не сочувствовала…

За молчанием, как правило, следует отчуждение. Не отчуждение, нет!.. – его не было и никогда не могло быть между ними. Просто… если в первые годы Клементине как-то удавалось отгонять от себя гнетущие мысли, то со временем они начали являться едва ли не в каждую минуту, не заполненную беседой, смехом и поцелуями.

Не созданы светлые девы для того, чтобы мириться со злом. Сама природа их не терпит его присутствия рядом, не в состоянии, образно выражаясь, закрывать на него глаза, не говоря уж о попытках найти ему какие-то оправдания. То будут заведомо бессмысленные попытки, ведущие к раздвоению души, разрушению внутреннего единства, смертельно опасному для волшебного существа, которое рождено гармонией, является ее воплощением, предназначено дарить ее окружающим… Именно об этом предупреждали Клементину в свое время родители и брат, понимавшие в отличие от нее, к чему может привести брак с представителем вражеского стана.

И настал момент, когда она сама это поняла. Когда впервые ощутила в глубинах своего магического естества подобие черной дыры, зловещей воронки, в которую начали утекать силы, подорванные внутренним противоборством…

Конечно, она поговорила с мужем. Долго собиралась с духом, зная, насколько дорога ему, и не желая его пугать, и всей правды на самом деле не сказала. Лишь намекнула на свое нездоровье и спросила о возможности отойти ему от активной деятельности и переселиться вместе с нею в Квейтакку.

Все остальное Идали понял сам.

Ответил он, что, к сожалению, путь в Квейтакку для него закрыт. Но страх, который появился у него в глазах во время этого разговора, так в них и остался.

Веселье окончательно покинуло их дом, и чаще всего Идали теперь был мрачен, словно сам переживал нелегкую внутреннюю борьбу. Неделями просиживал в своем кабинете, отказываясь от еды… Подобное случалось и прежде, но никогда – так подолгу, и Клементина впервые начала чувствовать настоящее беспокойство за него.

С Идали явно творилось что-то неладное, а она, как всегда, боялась и не смела спросить, что именно. Но любящее сердце велело ей быть настороже, и все оставшиеся у нее магические силы активизировались.

Время бездействия миновало.

Если она могла хоть чем-то помочь своему мужу, она должна была это сделать.

С тех пор, поскольку Идали по-прежнему молчал, Клементина и начала втихомолку следить за ним – чтобы не упустить момента, когда ему и в самом деле понадобится помощь. Стараясь не вникать в подробности его колдовской практики, она всегда знала тем не менее, где он находится, с кем общается, чем именно занят. В мысли, конечно, не заглядывала – не в обычае это у светлых дев.

И вот, несколько месяцев назад, Идали побывал у своего…

Тут Клементина замялась.

– Ты ведь знаешь, кому он служит? – осторожно спросила она у Кароля.

– Да, – коротко ответил тот, холодея с головы до пят.

Страшная догадка подтверждалась.

– Так вот, от него Идали вернулся радостный, – продолжила Клементина. – Сказал, что уже почти свободен. Ему осталось сделать одно-единственное, последнее дело, после чего он сможет навсегда бросить свою темную практику. Уехать со мной, куда я пожелаю. И между нами не останется никаких тягостных тайн…

Как ни странно, ее это сообщение не обрадовало. Наоборот, сердце сжалось так, словно то была наихудшая весть, какую она могла услышать.

Причин своего дурного предчувствия Клементина понять не могла. Но когда Идали собрался в путь, она сделала то же самое. И последовала за ним – в Ниамею, в Нибур, в труппу бродячего театра.

Все, что она знала, – она должна быть рядом. Надеясь помочь, пыталась понять, что именно ему там понадобилось, но, не имея, опять же, привычки читать чужие мысли, в этом не преуспела. А потом…

О дальнейшем Кароль знает и сам.

Случилось то, что случилось. Сонные чары, отключение сознания. Идали исчез. Домой не вернулся, и теперь она не знает, где он.

И в этом-то и заключается самое страшное.

– Возможно, я рано паникую, – сказала она. – Но такого еще не было. Чтобы я не могла узнать, где он находится?… – это что-то немыслимое. Невозможное. Я чувствовала Идали всегда, достаточно было обратиться к своему внутреннему сторожу. А сейчас – не чувствую ничего. Словно бы его нет нигде на свете…

Лицо ее сделалось еще бледней. Заметней стали темные круги под ясными солнечными глазами.

Кароль вновь медленно кивнул.

– Если я правильно тебя понял, в Ниамею, на последнее дело, он отправился не по собственному желанию? Это было задание?

– Да, – сказала Клементина. – Если я сама правильно поняла.

– Боюсь, ты не ошиблась. – Кароль помрачнел. – В таком случае выходит, он искал… то, что искал… не для себя. И, найдя, конечно же, в первую очередь должен был передать это…

На лице Клементины остались одни глаза. В которых вдруг угасло солнечное сияние, затененное страхом.