Лисы графства Рэндалл

– Знаю. Эмму, и Арона, и ещё многих, кого я, возможно, даже не помню, – согласился я спокойно. – И я всегда знал это, хотя мне было спокойнее разделять тебя – и другого «тебя», – я кивнул на куклу. – Но если ты думаешь, что я лучше и чище, то ты ошибаешься. Я двадцать лет воевал. Если у тебя руки по локоть в крови, то я в ней искупался по шею. Так что мы друг друга вполне стоим.

В его глазах луна мешалась с какой-то звериной, тоскливой болью.

– Зачем ты вернулся, Кальвин? Ты ведь был… свободен. Зачем тебе… ноша… обуза…

Голос его становился всё тише. За многослойными шёлковыми одеждами было не разглядеть ран, но тот полицейский точно попал, по крайней мере однажды.

Плохо.

– Свобода, в общем-то, и есть возможность выбирать ношу по собственному вкусу, – улыбнулся я. – И закончим на этом. Ты как-то сказал, что твои невозможные балахоны можно снять, если дёрнуть за какой-то специальный шнурок. Покажешь? – Клермонт стиснул зубы. – Значит, нет. Ничего, я сам найду.

Шнурок отыскался почти сразу. Клермонт сперва пытался отталкивать мои руки, бормотал что-то про кровь и грязь, и про то, что кто-то там чего-то там не достоин, но потом сдался. Я распустил узел, потянул за шнур и ворохи шёлка сами начали сползать с его плеч, открывая сеть старых шрамов и…

– Ох.

Если бы у меня была такая дыра в животе, я не то чтобы ходить – и говорить бы не смог.

А он дрался.

– Оставь меня здесь, – попросил Клермонт еле слышно. Глаза у него закатывались, видна была только узкая полоса белка. – Келли, уходи. Пожалуйста.

– Нет, – спокойно ответил я. – Один раз мы уже поступили по-твоему. Вышло скверно, значит, будем поступать теперь по-моему. Идём. Поезд отходит всегда точно в срок, так что надо поторопиться.

Обнажённый по пояс, Клермонт казался возмутительно маленьким и лёгким. Нет, он по-прежнему был выше меня больше чем на голову. Но отчего-то теперь я легко смог поставить его на ноги и заставить опереться на моё плечо. Вес почти не ощущался, словно зарок никогда не падать теперь относился не только ко мне, но и к волшебнику.

Ах, да. Чуть не забыл.

– Эй, Клермонт, – тихонько позвал я. Мы уже с горем пополам выбрались из комнаты в коридор и теперь шли в сторону горящего корпуса. Я надеялся, что балкон ещё цел. – Если бы могло сбыться любое желание, то чего бы ты захотел?

Он ответил не сразу, а голос его прозвучал глухо, как из-под воды.

– Совсем… любое?

– Да.

Клермонт запнулся и обвис на мне всем телом. Пришлось замедлить шаги и поплотнее прижать его к себе, чтобы не уронить. Старые шрамы на ощупь напоминали суровые нитки, скрученные в несколько раз. Как будто не шрамы, а грубые швы между шёлковых лоскутов… Впрочем, если подумать, то когда-то он и впрямь сшил себя из обрывков, по кусочкам. От Клермонта должно было пахнуть кровью и по́том, но по-прежнему ощущалась только пороховая горечь, терпкость чабреца и – я улыбнулся, когда понял – сладость, как от сахарной ваты. Надо было продержаться совсем немного… ещё один коридор, потом зал и лестница наверх.

Только бы успеть.

– …я бы хотел, чтобы они расцветали по-настоящему.

– Что?

Честно говоря, я был немного удивлён.

– Цветы, – пробормотал Клермонт мне в затылок, щекотно прихватывая губами пряди волос. – Это… фокус такой. На бутон надевают… колпачок из сухих лепестков. Потом сдёргивают. Но я бы хотел… я бы хотел, чтобы они цвели по-настоящему. Мама всегда…

Бормотание перешло в неразборчивые гортанные хрипы.

– Нет-нет-нет, держись, – запротестовал я. – Эй! Говори со мной, слышишь? Уже скоро. Потерпи, пожалуйста, потерпи…

Потом был коридор в огне и обрушенная лестница. Пламя трепетало совсем рядом, но жара я не ощущал; Клермонта била крупная дрожь. Мы ступали, не касаясь обугленных ковров и проваленных ступеней, а когда впереди появилась дверь, то прошли насквозь.

Проще простого. Естественно, как дышать.

Поезд причалил к балкону в тот самый миг, когда мы вышли на свежий воздух.

Мне стало легко, так легко, как никогда прежде. Смех собирался пузырьками внутри и неудержимо прорывался наружу, и я захлёбывался им, словно смеяться приходилось за двоих.

– Эй, Клэр! – крикнул я, запрокидывая голову к луне, идеально круглой и жёлтой, как масло. – Помнишь, о чём я тебя просил, когда дарил эту чёртову куклу? Выжить и потом узнать меня обязательно. Первое ты исполнил, а вот со вторым как-то не вышло. Будешь теперь расплачиваться за это – отбывать наказание рядом со мной.

Клермонт шевельнул рукой, делая попытку отстраниться – разумеется, безуспешную. Война научила меня крепко держать то, что дорого.

– И… долго?

– Всегда, – серьёзно ответил я. И он вдруг улыбнулся той неуловимой улыбкой, какая была у его матери.

– Это хорошо, Келли.

До поезда оставалось четыре шага, когда волшебник перестал дышать.

Эпилог