Лисы графства Рэндалл

Я вновь зажмурился и откинулся на спину. Вернуться? Куда и зачем? Цирк распущен, каждый выбрал свою дорогу… И я тоже.

Кажется.

– Нет. Не хочу.

– Тогда почему ты до сих пор не ушёл?

Вопрос прозвучал резко и хлёстко. Я инстинктивно выгнулся и открыл глаза.

В руках у женщины была кукла – маленькое чудо, зелёная тафта и лимонные кружева, льняные пряди волос, перепачканные в крови.

Меня бросило в жар. В животе словно тугой узел скрутился.

– Это же не…

– Не знаю, – пожала плечами женщина и отвернулась. – Моё дело – передать. А решать тебе.

И бросила куклу.

Я даже подумать ни о чём не успел – вытянул руки, до боли, до дрожи, пытаясь поймать… Не сумел, конечно.

«Почему ты до сих пор не ушёл?»

Я ответил на вопрос про себя – одно слово, одно имя – и упал следом за куклой.

До земли далеко. Как-нибудь успею поймать.

– Эй, эй, звезда падает, смотри!

– Где?..

– Да вот же! Про желание не забудь! Вот я хочу…

Куклу я подхватил прямо над фонарём и едва успел, сделав сальто, приземлиться на ноги. Потом отряхнул форменный китель от сияющей пыли, поправил фуражку, перевернул куклу головой вверх, перехватил поудобнее, чтобы можно было удерживать её одной рукой – и неспешно прошествовал через площадь. Городские часы только что отзвонили девять вечера, погода стояла прекрасная, и потому народу вокруг прогуливалось много. Я невозмутимо прошёл сквозь толпу, улыбаясь напуганным и здороваясь с особенно любопытными, свернул за угол и пустился бежать по неосвещённому переулку. Остановился только тогда, когда запахи печёной кукурузы, возбуждённые возгласы и монотонный плеск воды в фонтане остались далеко позади.

Над Йорстоком плыли клубы дыма; сперва я принял их за облака, но потом сообразил, что таких низких и жидких облаков ещё поискать надо. Да и тянуло откуда-то едва ощутимо гарью…

– И куда теперь? – спросил я у куклы, отводя с фарфорового лица окровавленные пряди волос. Кукла, разумеется, не ответила – игрушки всегда молчат, когда дети окончательно вырастают.

Первые утробные всхлипы саксофона застали меня врасплох.

Звучали они поначалу жутковато, словно это утопленник играл на дне речном. Но потом мелодия выровнялась, успокоилась и стала немного напоминать игру бродячих музыкантов в уличных кафе. Этакий стрит-джаз, без намёка на какую-либо систему… Доносилась мелодия с противоположной от ратуши стороны, из паркового квартала. Я немного послушал, пожал плечами – и отправился в сторону невидимого саксофониста. Волшебник мог оказаться где угодно, и с чего-то надо было начинать поиски.

Вскоре переулок влился в длинную аллею, освещённую тёплыми розовато-оранжевыми фонарями. Под одним из них, прислонившись к металлическому столбу, стояла коротко остриженная девочка-саксофонистка в матросской блузе. Заметив меня, девочка перестала играть и повернулась лицом к свету.

– Мари-Доминик!

Она улыбнулась и приложила палец к губам, затем также молча указала вперёд, на аллею, потом влево. Я отвесил шутливый полупоклон, едва не уронив куклу. Мари хихикнула и, закинув саксофон на плечо, не спеша направилась в противоположную сторону, к перекрёстку. Запах гари стал резче, и глаза у меня заслезились; я заморгал, прогоняя мутную пелену. Силуэт Мари-Доминик расплывался, и рядом с ним чудилась мне ещё одна женская фигура в старомодном платье.

Скорее всего, это была игра теней.

Аллея вывела меня к высоким кованым воротам, распахнутым настежь. Запах гари здесь стал уже невыносимым. Мёртвый яблоневый сад, где не было ни одной завязи, словно ждал чего-то.

– И почему я совсем не удивлён, – пробормотал я. Кукла внезапно потяжелела. – Кормье, ну конечно… Впрочем, теперь это вопрос – кто кого должен бояться.

Первый труп я обнаружил на полпути к особняку.

Лицо сильно обгорело, и кисти рук тоже, но по одежде и телосложению можно ещё было опознать громилу-дворецкого. Похоже, в него плеснули какой-то горючей смесью, а затем незамысловато пырнули ножом в горло. Каких-либо следов борьбы не наблюдалось; впрочем, лежавший на земле массивный револьвер многозначительно указывал на упущенные дворецким возможности.

Следующие два тела я опознать не сумел. Кажется, это был кто-то из прислуги и полицейский, оба явно погибли не сразу – снова ожоги и резаные раны, но на сей раз более жестокие. Пистолет полицейского оказался полностью разряженным, и немного дальше, на утоптанной песчаной дороге, отчётливо виднелась вереница тёмно-красных капель.

– Плохо, – прошептал я, наклоняясь и касаясь одного из тёмных пятнышек пальцами. – Очень плохо… Пожалуйста, выживи.

Крыльцо было обрушено, словно от сильного взрыва. Фрагмент навеса всё ещё тлел, источая густой и горький чад. Из левого крыла, оттуда, где вроде бы находился балкон, где мы давали то злополучное представление, тоже валил дым и слышалось многозначительное потрескивание.

Времени, похоже, почти не оставалось.