Лис

  На земле у холма пошел снег, и планеты стало хуже видно. Правда, смотреть на них было уже некому - все люди спали, а Семен лежал у подножия холма. Снежинки маленькими звездочками падали на его открытое лицо и забывали таять.

  Лиса из-под снега выкопал Мухомор. Сейчас он был похож на обломок толстого дерева, вырванного с корнями. На этих корнях, с налипшим на них снегом и землей, он и передвигался. Со ствола местами отпала кора, обнажив гладкую темную древесину - тело лешачка. В верхней части ствола были две глубокие трещины, из темноты которых светились зеленые огоньки глаз. Чуть ниже торчал сучок, служивший носом и очень напоминавший при этом клюв.

  Мухомор тихо подошел к лисовой лежке и стал, осторожно поводя корневищами, разгребать снег. Сначала он работал самыми толстыми корнями, потом, когда подобрался близко к спящему, стал копать корешками потоньше, и когда совсем откопал Лиса, начал осторожно обмахивать его тонкими, как нити, корневыми волосками. Через некоторое время тот лежал совершенно очищенный от снега, как будто никогда в жизни туда и не зарывался. Мухомор залюбовался делом своих корней.

  - М-м, хорошо, - довольно пробурчал он себе под нос, словно только что сам слепил Лиса.

  Вдруг сзади него с елки обрушился водопад снега и он, неуклюже переваливаясь, обернулся посмотреть, в чем дело - как и все лесные жители, он был ужасно любопытный. Снег с тихим шуршанием понесся вниз, поднимая облака серебряной пыли, и с тихим уханьем упал на землю. Мухомор одобрительно поскрипел и повернулся обратно. Лиса в раскопанной лешим яме уже не было.

  - Ох, желудь, - скрипнул он и испуганно завертелся.

  От Лиса можно было ждать какой угодно пакости, и он не хотел попадать впросак. Он оглядывался по сторонам, непонимающе шевеля корнями, когда на него откуда-то сверху скатился хохочущий бес. Он ухватил лешачка за нос и заверещал стаей синиц, сидя на его голове.

  - Скрип - скрип, - запричитал Мухомор, качаясь под тяжестью Лиса, а он сплясал что-то на нем и, заливаясь смехом, слетел в сугроб.

  - У-у, древоточец, - пригрозил лешачок бесу корнем. - Чуть не сломал...

  - Смотри, с тебя аж кора от страха посыпалась, - показывал на него пальцем из сугроба тот. Потом фыркнул, отряхнулся от снега и спросил. - Ищешь что, сухостой, али так просто заблудился.

  - Э-э, короед, только скалиться и умеешь. Пойдем на озеро, проруби рубить. А то весной и рыбки не поешь. Все берега в мертвечине будут.

  - Проруби... Сучком её твоим долбить будем, ум деревянный?

  - Зачем сучком? Ты камень найди.

  - Ну, вот еще, буду я сейчас под снегом камни искать. Да и если и найду, их сейчас все равно от земли не оторвешь - примерзло все.

  - Тогда ты топор у людей скради.

  - Ха-ха, а сам чего не скрадешь, клест ленивый?

  Мухомор замялся и продолжил.

  - Потому, что ты, Лис, быстрый, а я умный. Я придумал, а тебе за топором бежать.

  - Ум в дереве не растет, шишка пустая, - Лис постучал по стволу, увернулся от корня, пытавшегося схватить его, отбежал в сторону и оттуда крикнул:

  - Ладно, опенок, принесу тебе топор. Только ты, смотри, не уходи. Я зайцем - туда и обратно.

  - Жду-жду, орех разгрызенный, - проскрипел ему вслед Мухомор.

  Взбивая рыхлый снег, Лис пронесся через лес и поля и остановился на краю деревни. В слабом сероватом свете утра он оглядел ее, потянул носом. Из деревни пахло дымом, большими и малыми домашними животными, сеном. Он свистнул овсянкой и затрусил к одиноко стоящему домику бабки Матрены. По пути ему встретились сани, в которых сидел отчаянно зевавший мальчишка, закутавшийся в большой не по росту тулуп, и совершенно забывший про лошадь. Пользуясь случаем, она шла еле-еле, досматривая свои лошадиные сны о лете, сочной траве, прохладной воде прудов и теплых ночных ветрах.

  - Поспешай, - крикнул Лис, слепил снежок и запустил им мальцу в лицо.

  Тот ошалел от неожиданности и, так и не проснувшись и не отерев с лица снег, завопил на всю деревню:

  - Гей, колотушка!

  Лошадь недоуменно оглянулась на него и немного прибавила шаг.

  Бабка Матрена жила одна. Раньше у нее была семья, потом мужа убили на войне, каких всегда много случалось, а дети вышли замуж, женились и разлетелись по окрестным деревням. Правда, мать не забывали, с огородом ей помогали управляться, картошку привозили, хлеба, мяса. Была бабка толста и ленива. Здоровья в ней было хоть отбавляй, потому что тратила она его только на сплетни да прогулки от соседки до соседки. Вставала поздно, иной раз могла и до обеда проспать. Глазки у нее были маленькие, колючие, как репьи. При случае же любила пожаловаться на ломоту в костях и старость, о чем соседи потом за глаза говорили:

  - Ломота у нее, как же. Бегает, как конь.

  Что правда, то правда, в поисках свежей новости могла она сходить на другой конец села, а это три версты. Есть она любила подолгу, как бы нехотя, и, выглядывая при этом в окно - не идет ли кто, не пропустить бы чего. Из хозяйства у нее были одни куры, штук пятнадцать, не более. Жили они в маленьком деревянном сарайчике с покосившейся дверью и заложенным доской оконцем, чтоб хорьки не лазили.