Золотые лучи отрезало тучей, и Тагерт растерянно выдавил: «Разумеется». Что значит «электронный вид»? Кто это – редакторы Лексикон и Ворд? Расспрашивать Петурина глупо: можно себя выдать. Вдруг Петурин решит, что с таким неотесанным автором нельзя иметь дело? Бледно улыбаясь, Тагерт жал теплые пальцы Петурина, тихо прощался и плыл из кабинета покосившимся дымком.
В приемной отшитый Верочкой доцент Агейко бесформенно кемарил над развалинами своей затерянной мечты (почему-то Тагерт почувствовал мрачное удовлетворение). Улыбка на Верочкином личике, выхолостившаяся было до голливудской стерильности, снова потеплела, когда запищал телефон.
– Хорошо, Юрий Сергеевич, конечно, Юрий Сергеевич, – не переставая улыбаться, пропела в трубку секретарша и обратилась к Тагерту: – Паспорт у вас при себе? Отлично, сейчас мы вам договор распечатаем.
Пощелкав по клавишам клубничными коготками, Верочка нажала какую-то кнопку, и на тумбе рядом с Тагертом дрогнул округлым боком серый прибор. Аппарат пискнул, кашлянул и поднял стрекочущий визг, всем своим серым телом страдая от производимой работы. Наконец из неулыбчивого рта толчками выполз бумажный лист, на котором было подробно расписано, за что Автор несет ответственность, в чем обязуется и чем готов поплатиться в суде.
Огромная триумфальная арка, одинокие парочки под мокрым снегом, хоровод золотых дев, выстроившихся вокруг мертвого фонтана. Тагерт с Гошей Полдиным идут по ВДНХ.
– Эх ты, неандерталец, – сочувственно смеется Полдин, – старовер-безлошадник.
– Хочешь сказать, что с рождения знаешь, что такое компьютер и «Лексикон»?
– Ну, не с рождения. Да ты не пугайся. Ничего сложного там нет. Через неделю разучишься ручкой в тетрадке писать.
– Тоже мне утешил! – возражал Тагерт. – Техника меня ненавидит. Компьютер меня убьет. Или я его. «Одному из нас погибнуть от другого!»
В каком-то павильоне на задворках, пропахших углем и шашлыками, покупают целый городок, который почему-то называется одним словом – компьютер… Обратную дорогу хочется сократить до нескольких секунд.
Дома новый жилец немедленно превращает комнату в собрание древностей. Разве такие шторы должны быть рядом с компьютером? Разве на таком столе должен стоять монитор? Все равно, что космический корабль на Хитровке.
Рядом со столом на коленях стоит Гоша Полдин с красным, злым от напряжения лицом, подключает невиданные штекеры к диковинным разъемам. На все вопросы Гоша только мотает кудлатой головой. Если аппарат упрямится, Полдин бормочет строки из какой-то странной песни:
Тагерт бродит по комнате, заламывая руки. Наконец Гоша поднимается с пола, отряхивает колени и говорит:
– Надо бы бутылкой шампанского его жахнуть перед отплытием. Давай, старче, жми на пуск.
О мистическое кудахтанье разгоняющегося винчестера! О мигающие лампочки, о писк и первые буквы на черном экране! О ночной кобальт «Нортон коммандера», нездешний, межгалактический! О первый всхлип черного флоппи в щели дисковода!
– Гоша, ну посиди еще! Ты уйдешь, и я все забуду, перепутаю и сожгу!
– Пусть! – отвечает повеселевший Полдин. – Купим новый, несгораемый.
И уходит, нахлобучив лыжную шапочку.
За всю ночь Тагерт не сомкнул глаз. Он включал компьютер, завороженно следил за тем, как сменяют друг друга таинственные слова и строки, дожидался появления в синем небе стройных каталогов. Названия директорий казались остановками по дороге в непостижимо прекрасное будущее. Клавиш было слишком много, пальцы попадали впросак, и при каждом промахе Тагерт приходил то в ярость, то в отчаяние. Он не готов к прекрасному будущему. Потом компьютер выключался, «чтобы не перегреться», но через час бессонница вновь гнала Сергея Генриховича, накинувшего на плечи одеяло, к синему кобальту светящегося экрана.
Второй лекционный зал заполнен на треть: на старших курсах вечерки посещение лекций свободное. Студенты садились подальше от кафедры, и в последних рядах не оставалось ни одного свободного места. По мере приближения к лектору зал пустел, а в первом ряду сидел один-единственный человек. На столе перед ним лежали учебник, раскрытая амбарная книга, шариковая ручка и шляпа с белым плюмажем. То и дело в зал входили, осторожно оглядываясь на кафедру, вновь прибывшие студенты. Ни на шляпу, ни на плащ, отливающий синим электричеством, ни на хозяина в карнавальном платье никто не обращал внимания.
Юрий Савич приобрел репутацию чудака задолго до того, как облачился в мушкетерский плащ. С первого дня занятий он вникал в учебу с рвением, которое для его товарищей по группе казалось раздражающе чрезмерным. Он был безупречно готов к семинарам, тянул руку для ответа даже после того, как уже получил оценку, задавал преподавателям вопросы сверх программы и требовал список дополнительной литературы.