Лис

Сжав кулаки, Сольцев двинулся в сторону деканата. Дверь в кабинет инспектора заперта. Сольцев в ярости помчался к заместителю декана. Феерическое головотяпство! Как можно не допустить к экзамену человека без единой академической задолженности? Замдекана Рядчиков был на месте, но у дверей толпились несколько студентов с младших курсов. Ожидая своей очереди, Сольцев уставился на стенд факультетских объявлений. Вдруг показалось, что в разноголосии белых и розовых бумажек мелькнула его фамилия. Нахмурившись, всмотрелся острее. Набор в кружок по конституционному праву… Межвузовская студенческая конференция… Расписание пересдач… Вот! На официальном бланке напечатан документ:

Приказ

За действия, наносящие ущерб репутации ГФЮУ и несовместимые со званием студента университета, приказываю отчислить студента четвертого курса юридического факультета (дневное отделение) Сольцева Василия Дмитриевича.

Ректор ГФЮУ,

член-корреспондент РАН

проф. Водовзводнов И. А.

– Вася, Вась, пойдем-ка, милый, пойдем, поговорим. – Тамара Аркадьевна трогала Василия за рукав.

Он отдернул было руку, но передумал и послушно направился за методистом. Отыскивая на связке нужный ключ, женщина продолжала причитать, приговаривать, но так тихо, чтобы никто не услышал.

– Ну расскажи, дурачок, что ты натворил? – спросила она своим обычным голосом, притворив дверь.

– Это я у вас хотел спросить.

– Елена Викторовна, – методист опять понизила голос, – вызвала нас, старост курсов тоже. Ты чего, какие-то листовки распространял, я так и не поняла?

– Ах, Елена Викторовна. Понятно, откуда ветер дует. Что ж, меня выгонят, и все смогут опять творить что угодно.

– Вася, да ты чего! Что ты теперь делать будешь? И с меня спрос – мол, недоглядела. А куда глядеть? Студент прекрасный, учится на отлично…

Сольцев угрюмо замолчал. Войти в кабинет к Ошеевой и в лицо ей сказать, кто она такая? Расколотить мебель? Что за изумительное иезуитство: отчислить человека перед последним экзаменом? Зачем он сдавал – и хорошо сдавал – сессию в университете, откуда его выгоняют? Приказ подписал ректор. Он подписывает бумаги не читая? Или ему доложили версию деканата? Рада. Что же Рада? Ей-то уж точно не все равно, пусть они и расстались. «Ты думал, не дойдет ли до суда. Какой там суд!» Теперь должны выступить все его сторонники. Слово за ними. Вместе они сила. Вместе они добьются правды. Если двести, триста человек устроит манифестацию… Если подадут заявление об уходе, если его не восстановят… «Теперь новые времена. Народ не тот, с нами придется считаться». Сквозь крупную дрожь и бурю мыслей он расслышал добрый голос Тамары Аркадьевны:

– Пусть родители на прием к Игорю Анисимовичу запишутся. В ножки пусть поклонятся – может, еще перерешится как-нибудь.

– Нет у меня родителей, – резко отвечал Василий. – И в ножки кланяться сейчас не в моде.

Тамара Аркадьевна смотрела на него с ужасом, как если бы у нее на глазах он облил себя бензином.

Уйти или остаться? Он сделал несколько шагов и увидел все тот же приказ рядом с соседней дверью, потом еще. Весь коридор был заклеен приказом о его изгнании. Стены кричали: уходи! Каждый поворот отталкивал: ты здесь чужой. Именно поэтому Сольцев замедлил шаг: приказ ему не указ. Он свободный человек и сам решит, когда и куда ему идти. Но мимо двадцать шестой проходить не хотелось: жгучее любопытство под маской сочувствия противнее всего. Рада. Чью сторону сейчас примет она? Вот бы сейчас взглянуть ей в глаза и увидеть ее выбор. Только если бы она его пожалела, но не вернулась… Жалости недостаточно – от Рады, по крайней мере. Если бы его беда снова соединила их, он был бы благодарен беде.

Сольцев вышел во дворик. Здесь было полно народу, кое-кто узнавал его, говорил «привет», жал руку. Похоже, о приказе пока никто не слышал. Обходя дворик по периметру, он посматривал на окна университета. Вон те, на втором этаже – ошеевские, а те, на четвертом, кабинет ректора. Сольцев задержал взгляд, ожидая, не покажется ли кто в этих окнах. Но окна смотрели пустыми глазами мимо него. Что ж, прощайте, окна, прощайте, кусты шиповника вокруг фонтана и сам фонтан, прощайте, скамейки. Свидимся ли еще когда? Вы-то уж точно ни в чем не виноваты. Бросив на беззаботных студентов последний взгляд, Сольцев двинулся на выход, в чужое мелькание яркого лета.

•

Узкий пробор дороги в шевелюре разнотравья. Кое-где волны травы поднимались выше машины, и казалось, что она запуталась в непролазном поле.

– Не надо сразу на газ и на тормоз! – тихо покрикивал Королюк. – Это несовместимые команды.

– Я просто опасаюсь, что не успею затормозить.

– Или разогнаться.

Тагерт сидел за рулем машины впервые в жизни. Пашина «копейка» двигалась рывками, и оба ездока как бы пытались одновременно клюнуть лобовое стекло.