Лис

Он остался один, никто не мог ему помочь. Мать лучше не впутывать – будет паника, слезы, крик и никакого толку. Василий упирался руками в оконные откосы, точно пытался раздвинуть окно. Что плохого в том, что он один? Ничего. Одиночество делает его неуязвимым: он никого не подведет. Хотя, если вдуматься, разве он один? А как же его товарищи по оружию? Все, кто борется за справедливость на его сайте. Разве они не сила?

Никогда еще он не вколачивал клавиши с такой силой, словно это были торчащие гвозди:

– Дамы и господа! Из надежных источников вашему корреспонденту стало известно, что славный деканат потребовал закрыть этот сайт. Забить окна досками, а лучше вызвать бульдозер и срыть наш студенческий форум от греха подальше. Чем же мы помешали деканату? Говорят, мы порочим доброе имя университета. Помилуйте, разве доброе имя – если оно по-настоящему доброе – нельзя защитить в суде? Но наши чиновники не хотят идти в суд. Они предпочитают забить нам рты землей.

Что же нам делать? Сдаться по первому требованию или продолжать говорить правду, ничего кроме правды?

Комментарии посыпались мгновенно. Большинство высказывалось за продолжение борьбы, кто-то поносил деканат, кто-то выспрашивал подробности. Сольцев почувствовал, что его обступает армия единомышленников. Стало легче дышать. Все-таки есть в нем кое-какие способности, да, Радушка, попробуй не признать!

Правда, Сольцев заметил и еще кое-что. Некоторые темы стали исчезать с форумов. Кто-то стирал следы, избавлялся то ли от неосторожных заявлений, то ли от непроверенных обвинений, то ли пытался скрыть свое присутствие. Что ж, без гнильцы мы станем только крепче. Большинство осталось в строю. Недели две новых тем не появлялась, но потом настороженность подзабылась. Первая же новая тема оказалась посвящена деканату, более того, самой Ошеевой. Какой-то Фонвизинг бойко сообщал, мол, Елена Викторовна в часы приема студентов назначает встречи клиентам собственной юридической фирмы. Автор рисовал явление толстяка в кепке, который заперся в кабинете с Ошеевой на сорок минут, из-за чего часть ожидавших учеников разбрелась не солоно хлебавши. Среди хлынувших зевак нашлись такие, кто готов подтвердить и украсить рассказ.

Сольцеву закралась было мыслишка: а не стереть ли к чертовой матери эту запись? Но если человек описал действительную историю, как ее подвергнуть цензуре? По той же логике нужно уничтожить и сайт целиком. Василий представил лицо Ошеевой, читающей ехидные комментарии в свой адрес. Криво ухмыльнулся и оставил как есть.

И весна потекла дальше – словно не случалось того вызова в деканат. Только покоя все равно не было, весной ведь и не должно быть покоя. Ночами он почти не спал. Дышал в форточку влажный холод, каждый редкий звук казался то ли уколом, то ли ударом. В соседней комнате спала мать, но от этого он чувствовал себя еще более одиноким. Нет Рады, нет радости. Правда – та, которая прежде вызывала азарт и кураж, теперь была единственной дорогой, по которой можно идти без любви.

Веселая паника зачетной недели. У бессонницы объявилось законное оправдание. Мать говорила на ночь, отправляясь к себе:

– До утра не сиди. Глаза сломаешь, не починишь.

И прежде худой, Сольцев теперь иссох, точно каппадокийский столпник. Сжав зубы, ходил на экзамены, сдавал их на отлично, равнодушно глядя сквозь преподавателя, шел слоняться по Москве, не видя ничего вокруг себя. Место Рады пустовало. Пустующий, сосущий ад.

Десятого июня – последний экзамен. За ним открывались каникулы – огромный жаркий летний пустырь. Накануне ночью Сольцева одолел сон. К экзамену он был готов наполовину, но после стольких ночей тело наконец отказалось его слушаться. Лежа над книгой, он уснул, даже не успев раздеться.

Утром по асфальту бежали ручьи, лопались пузыри, пахло прибитой пылью – поливальная машина обогнала спешащего Сольцева, который с каждым шагом чувствовал прибавление свежести, пожалуй, даже похожей на радость.

Первые пять человек уже вошли в двадцать шестую аудиторию, прочие ждали своей очереди: кто-то читал конспект, заткнув пальцами уши, кто-то нервно ходил взад-вперед по коридору, кто-то сидел на подоконнике, болтая ногами. Рады в коридоре не было. Наверняка сдает в первой пятерке. Вместо того чтобы уткнуться в учебник, Сольцев отправился в буфет. Сделав первый глоток обжигающего кофе, подумал: сейчас он может хотя бы встречаться с Зеньковской в универе. Что же будет на каникулах?

Возвращаясь в первый корпус, он неожиданно столкнулся с Радой.

– Вася, а я тебя ищу.

– Ого! Как сдала?

– Ты ничего не знаешь?

– Почему же ничего? Волга все еще впадает в море Лаптевых.

– Васенька, что ты натворил? Тебя к экзамену не допустили. Приходила Тамара Аркадьевна и вычеркнула тебя из ведомости.

– Что значит «вычеркнула»? До сего дня сдавал не хуже прочих…

– Вот ты мне скажи, что это значит.