Липяги. Из записок сельского учителя

В совершенно иной тональности написана глава «Баллада о колодце». Появление нового в деревне мы слишком часто сопровождали боем ликующих литературных литавр. Между тем в жизни все бывает гораздо сложнее — многие приобретения сопровождались утратами, иногда довольно болезненными. В Липягах прокладывался водопровод. Это, конечно, эпоха в жизни села. Радостное событие? Разумеется. Но автор доверительно сообщает читателям: «Лишь подумаю о том, что скоро на наших улицах не будет больше колодезных журавлей, и становится как-то грустно». И мы, читатели, не можем не разделить чувство автора. Колодец — частица крестьянского быта — опоэтизирован в книге, как, впрочем, и в самой жизни: «Где, бывало, впервые свидится парень с девушкой? У колодца. Где похвастаться девушке новым полушалком, в первый раз надетым казачком? Где деревенскому парню похвалиться силой да. удалью? Где в студеный зимний день можно услышать все деревенские новости? Все там же, у колодца».

Но есть и обратная сторона медали, которую автор правдиво показывает. Он вспоминает раннее детство и то, как мать ведрами целыми днями таскала воду из колодца, которую и бочками возить — не навозишься, насосом качать — не накачаешь… «А мать — все на себе, да по сугробам, да все поскорее, бегом норовит».

Гибель деревенских колодцев автор удивительным образом связывает с судьбами односельчан, с грустными повестями человеческих жизней. История Груни, рассказанная в интимных подробностях, не сельская мелодрама, а трагедия, читая которую мы входим во все обстоятельства жизни, описанные спокойно, смело, правдиво. Здесь Сергей Крутилин проявил тот «такт действительности», который так ценили в писателях критики — революционные демократы.

При первом чтении «Баллада о колодце» производит не героическое, а скорее элегическое впечатление. Но чем больше мы погружаемся, проникаем в художественную ткань произведения, тем отчетливее ощущаем мужественный характер главы, рисующей возвышенные образы, лучше и чище которых нельзя придумать, ибо они взяты из действительности. Груня — образ, который не нуждается в эстетических украшениях, натянутостях и дидактических выводах. Такова жизнь, говорит автор, надо уметь смотреть на факты открытыми глазами.

Очень симпатичная сторона книги Сергея Крутилина — народный юмор, проявляющийся в самых неожиданных ситуациях. Смех — один из главных героев записок сельского учителя. В романе мы встречаем все оттенки смешного — от добродушно лукавого до саркастически уничтожающего. Герои смеются и сами над собой, и над незадачливыми начальниками, смеются даже в таких ситуациях, когда хочется заплакать. Одна из самых забавных глав в книге «Тише едешь — дальше будешь». В ней не только прелестно-уморителен образ сельского балагура, пожарника Авдани, вечного неудачника, но никогда не унывающего человека; многого стоит история с пожарами домов, поджогами, что умышленно совершали свои же молодчики, получая от мира премию, как первые прибежавшие к месту происшествия.

Литературные аналогии всегда условны, но, ей-ей, хочется сравнить Авданю с героем Ромена Роллана — Кола Брюньоном. Авданя так же словоохотлив, сметлив и лукав (конечно, на свой манер), как и неистощимо жизнелюбивый герой французского романиста. Выпив, даже самую малость, Авданя не может не покуражиться на деревенской улице, не похвастаться перед бабами, не похвалить за доброту свою скуповатую Прасковью — пусть окружающие надрывают животы от, смеха. «Наплясавшись, нахваставшись почем зря, Авданя от колодца дальше вдоль улицы пойдет. Всем, кого ни встретит, он про доброту жены своей рассказывает. От одного рассказа к другому количество выпитого все увеличивается, доброта жены все приумножается. Хоть Авданя на свои, горбом заработанные деньги выпил, он непременно сочинит историю про доброту другого человека*,— рассказывает автор.

Непринужденная, свободная форма записок дала автору возможность не только показать читателю, что события, происходящие сегодня, берут свое начало в далеком прошлом, но и поразмышлять о путях в будущее. Мысли о Времени особенно отчетливо выражены в третьей книге «Липягов», где автор, оставшись верным своей манере письма, напряженно размышляет о судьбах деревни. Из калейдоскопа событий — общественно значимых, забавных, трагических. — перед нами незаметно выступает художническая концепция Времени, всевластного и неодолимого. Писатель озабочен поисками дальнейших путей — духовных, экономических, исторических. Философия Времени выражается различными приемами. Вот сцены рыбной ловли, где, как исповедь, звучит покаянный рассказ одного из активных участников памятного эпизода с приписками и со скупкой сливочного масла в шахтерских ларьках — все ради того, чтобы ходить в передовиках, слыть повсеместно «маяком». Неизгладимое впечатление оставляет новелла-притча о бескорыстном учителе и его любимом ученике, оказавшемся, как это ни печально, негодяем.