Липяги. Из записок сельского учителя

С того дня у меня не было уроков в 6 классе «Б». Когда пришло время, я снова вынул из шкафа колбы и как ни в чем не бывало продолжал прерванный урок: «Если мы нальем воду в сосуд, то вода принимает форму сосуда…»

Вижу, опять что-то неладное с ребятами. Они снова чем-то возбуждены: шепчутся, плохо слушают. Я опять достаю свой талисман-колбу в виде пингвина и начинаю показывать, как вода заполняет все ее закоулки.

Не тут-то было.

Решаю вызвать кого-нибудь из ребят к доске. Это всегда помогает навести порядок.

Вызываю одного. Прошу рассказать про закон Паскаля. Отвечает что-то невнятное. Ставлю двойку. Гляжу — притихли. A-а, проняло-таки! Вызываю другого.

— Ну-ка, — говорю, — иди теперь ты, Лобанов!

В классе молчание.

— Что, нет Лобанова? — спрашиваю я настойчиво, отыскивая глазами Генку.

Все молчат. Генки на месте нет. Только я раскрыл журнал, чтобы сделать отметку об отсутствии Генки на уроке, вижу, на самой последней парте встал Димка Карташов.

— Генку забрали в милицию. Он убийца.

— Что?! Что?! — не сразу понял я.

— Он убийца! — закричали все разом.

Я постучал карандашом по пингвину, призывая ребят к тишине. Не помогло. Перебивая друг друга, каждый выкрикивал свое:

— Их всех взяли: и дядю Игната, и Михея.

— И Катьку взяли!

— Генка-то главный. Он сумку на погост относил!

Трудно было понять что-либо из их слов. Да ребята ничего толком и не знали, кроме того, что взяли всех обитателей поповского дома. Не сразу мне удалось справиться с классом. Мало-помалу ребята затихли. В оставшееся время я рассказывал про шлюзы, про то, как устроен городской водопровод. Казалось, ребята успокоились. Но вот зазвенел звонок, и не успел я еще собрать со стола свои колбы и мензурки, как в класс ворвалась толпа мальчишек.

— Эй вы, «бешники»! Покажите нам убийцу!

9

Я сижу в углу у окна. Это мое постоянное место. Уже пять дней подряд я прихожу в клуб в одно и то же время, как на службу, и сажусь в этот угол.

Клуб в Липягах маленький. Он не может вместить всех желающих попасть на процесс. Колхозники ходят на суд по очереди — одни на утреннее заседание, другие — на вечернее. Мне, как бытописателю Липягов, сделано исключение: меня пропускают и утром и вечером.

Все село только и живет этим. Сегодня, кажется, последний день. Я пришел пораньше. У входа уже стояла толпа людей. Мне пришлось изрядно поработать локтями, пока я достиг желанной двери. Милиционер уже признал меня за эти дни — пропустил. Войдя в клуб, я пробрался в свой угол. Здесь удобно, есть столик. Столик поставили для корреспондента областной газеты. Он пишет отчеты о суде. Я пристроился с ним по соседству.

Заседание еще не началось. Присев к столику, я раскрыл тетрадь.

Впереди меня, сутулясь, сидит Иван Степанович, председатель. Он в черном железнодорожном кителе, седые волосы пострижены ежиком. Рядом с ним — Никодимыч и Лизка, кассирша. Все трое выступают на суде как свидетели. Перед ними барьер, наскоро сколоченный из свежеоструганных тесин. За барьером скамья подсудимых, а дальше, на возвышении, — место судей.

В зале разноголосый гул. Но вот вдруг все затихли: в зал ввели подсудимых. Спустя некоторое время на сцену вышел гладко причесанный молодой человек в черном костюме — секретарь суда.

— Встать! Суд идет!

Следом за секретарем появились председатель и два заседателя; на некотором расстоянии от них — прокурор и защитник.

Все поднялись со своих мест и постояли одну-две минуты в тишине. Я глядел на преступников.

Лиц их мне не было видно. Видны были только спины. Первым от меня сидел Игнат Старобин. В камере предварительного заключения его остригли наголо. Голова его, шишковатая, большая, стала похожа на голову изголодавшегося за зиму волка. И уши у него волчьи — хрящеватые, вытянутые кверху. Мне почему-то все время казалось, что они шевелятся.

Рядом с Игнатом, сложив по-монашески руки, сидела его дочь Катька. На ней был черный казакин, голова повязана черным полушалком. Муж ее, Михей Лобанов, о чем-то переговаривался со старшим сыном. Крайним слева сидел самый младший соучастник преступления — Генка, мой ученик. В форменной ученической куртке, жалкий, крохотный, он походил на запуганного зверька. Генка плакал, шмыгал носом, плечи его вздрагивали. Никто из родителей не утешал его. Он был главным виновником провала.

Вся картина этого ужасного дела вскрылась на суде до мельчайших деталей. Сначала Игнат Старобин ни в чем не сознавался. Когда его взяли, он учинил скандал: как смели запятнать честного труженика! Его жизнь вся на виду. Каждый знает, в колхозе он с первого года. Ни от одной работы не отказывался! В завхозах в войну ходил. Какой год уже бригадирствует! Он поклепа на себя не потерпит!

Следователь выслушал все это и говорит помощнику:

— Позовите сюда свидетеля!

В кабинет вошел старикашка в залатанной овчинной шубейке, седенький, благообразный. Игнат настороженно поздоровался. Он узнал старика: это был Лепич, хворостянский плотник. Следователь попросил того повторить свои показания.