Лёшка-"студент"

Подполковник быстро одевался, на ходу соображая, как добраться до посольства и какие инструкции о Ковалеве передать немедленно в Москву, пользуясь их шифром. В Каверзневе мгновенно пробудился охотник, проснулся дремлющий в каждом мужчине азарт ловца и воина…

— Так как ему удалось вытащить это из груди? — спросил генерал. — Кто скажет?

На полированной крышке стола лежали остатки коробочки, найденной внутри внешнего ограждения тюрьмы.

— У кого есть версии? — генерал повернулся к офицеру в очках, когда-то предложившему вшить мину и сконструировавшему ее. — Может, вы объясните нам, как можно вытащить коробку с миной из-под ребер и кожи и отправить ее через забор?!

— Ковалев обладает сильной волей, он мог сам разрезать грудь и суметь после операции зашить рану, — сказал Каверзнев.

— А вы что скажете? — спросил генерал врача.

— Мне нечего добавить. Видимо, все так и было…

— А вы? — генерал повернулся к бледному Довлатову. — Когда Ковалев оставался без наблюдения?

— Только в лаборатории. Но тогда вместе с ним находился майор Шенгелая.

— А в своей комнате он этого сделать не мог?

— Нет, — твердо ответил Каверзнев. — Мы проверили все острые предметы, нигде нет следов крови, и Ковалеву там нечем было бы зашить разрез. Невозможно представить, чтобы он смог передвигаться с открытой раной в груди.

— У нас сейчас все возможно, — проворчал генерал. — Куда он может направиться? Есть версии?

— Куда угодно! — Каверзнев не смог скрыть раздражения. — Об этом знает только он сам.

— Это лирика. Все-таки Ковалев — человек, и поступит он согласно человеческим правилам. Куда он может пойти в первую очередь? За границу?

— Если Ковалев делал операцию самостоятельно, — сказал Шенгелая, — то должен был потерять много крови. Значит, он сейчас скорее всего отлеживается где-нибудь… Он слаб и таким останется несколько дней.

— Так что будем делать? Ждать, когда он оклемается? — генерал обвел взглядом подчиненных.

Унылое молчание повисло в кабинете, только врач не терял присутствия духа. Он, как будто происходящее его совсем не касалось, разглядывал свои пальцы с ровными ногтями. Генерал заметил это, и его лицо начало наливаться краской…

— Значит, Ковалев мог вырезать мину только в лаборатории. Что скажете об этом, майор — Шенгелая? — спросил генерал.

Лешка шел по городу, всматривался в лица прохожих и радовался всему — воздуху, зимним одеждам женщин, мягким пушинкам снега, падавшим ему на плечи, шуршанию проезжавших мимо автомобилей… К нему опять пришло чувство свободы. Слишком долго он был лишен всего этого!

Он бесцельно бродил по городу уже несколько часов и никак не мог продумать план действий.

Ковалева в Москве никто не ждал, кроме оперативников КГБ и милиции, ему не к кому было обратиться, а пора было подумать, что делать дальше. Он решил во что бы то ни стало добраться до Японии. Какой бы дикой на первый взгляд ни казалась такая возможность, не зная, придется ли ему для этого угнать самолет, прорваться через границу со стрельбой или он сможет выехать лишь запечатанным в морской контейнер, он принял решение, и уже ничто не могло остановить его.

Ковалев сейчас не просто спасал свою жизнь и свободу, нет, он еще и вступил в бой за своего ребенка, потому что понял — нельзя оставить Костю в распоряжении тупых генералов, готовых продать его талант за пару миллионов. Впрочем, он не знал, миллионы ли получили они за сына, может, всего пару тысяч, ведь генералы никогда не продавали свое, собственное, что сами заработали потом и кровью, бессонными ночами и чудовищным напряжением ума, нет, генералы продавали то, что создавали тысячи и тысячи полуголодных, полураздетых граждан нашей великой и нищей страны.

Ковалев не хотел, да просто и не мог, поступить иначе! Не тот он был человек!.. Он давно уже перестал думать о своей судьбе. Не то чтобы ему было наплевать на себя, на свое будущее, но он почти смирился. Он смирился с тем, что ему суждено сидеть, не зная окончания срока, он смирился с тем, что ему кем-то неизвестным предопределено изо дня в день видеть одни и те же лица, И он не может отказаться от неприятных ему встреч… Он со многим смирился, но не мог смириться с тем, чтобы и его сына сделали таким же! Он не хотел, чтобы сыном начали торговать ненавистные ему генералы, ведь он давно понял, что именно генералы решают его судьбу, а вместе с его судьбой и судьбу его сына, а поэтому он сейчас шел по городу, чтобы уехать, твердо зная, что везде, откуда только можно сбежать из проклятого города, про который написано так много песен, его ждут. И ждут не со словами приветствия, а с ненавистью и страхом! Трусливые же стреляют гораздо чаще, это он знал по своему опыту…