Линия фронта

Дубак не сводил глаз с поля боя, отмечал все: как прорвались по дороге танки, как рассеялись порезанные огнем мотоциклисты, и вот — последний акт… Убедились твердолобые, кроме танков — нет тут ходу… Учитель выхватил и вновь сунул в нагрудный карман разбитые очки; без стекол он с трудом что-либо различал у себя под носом, зато вдали схватывал каждую былинку.

— Ползут… — показал рукой Гаркуша. Рядом с ним втиснулся в ячейку Евгений.

Через полосу надолбов крались фашистские автоматчики. Они забирали вправо, ближе к Дубаку, намереваясь просочиться между дотом и правофланговым пулеметом. Дубак вслух пересчитал ползущих, окинул взглядом своих разведчиков. Немцев было раз в пять больше. Сморщившись, словно выжидая, пока отбубнит Гаркуша, скомандовал по старинке:

— За-алпами…

Дав очередь, пулемет Гаркуши внезапно умолк. Патроны кончились.

— Гранаты к бою! — приказал Дубак.

Когда немцы вышли в створ с полукапониром, учитель поднял разведчиков. Метнув по гранате, они ринулись врукопашную… Вместе со всеми выскочил из окопчика Евгений. Обгоняя всех, он вырвался вперед и не различал уже очередей Буряка в доте, не видел немцев с автоматами и не слышал учителя, который кричал о безрассудстве; почти подсознательно он понимал, что это блажь — нестись на немцев вот так, в отрыве, но это была расплата за минутную слабость, и остановиться он не мог. И обтекающих с правого фланга фашистов, и смявших их людей Дубака, и безмолвствующий пулемет в каземате Евгений скорее осязал, нежели видел.

Но вот темнота застопорила бой.

В дот вносили раненых, возле входа Евгений слушал доклады командиров отделений. На ноги ему заструился с бруствера песок, что-то тюкнуло по сапогу. Евгений поднял оторванный хвост мины.

— Такой кишки выпустит… — сказал Дубак.

Евгений ждал уцелевших в арьергарде троих артиллеристов, которые отправились хоронить своего лейтенанта. От батарейцев и проведал Евгений, что полк еще днем оторвался от наседающих фашистов. Обескровленный в непрестанных боях, почти без боеприпасов, полк не терял связи со штадивом и форсированными переходами подтягивался в назначенный район. К великой радости, саперы узнали, что это одна из частей их родной дивизии.

Артиллеристов долго не было.

— Их за смертью посылать… — буркнул Евгений, но ему тут же стало неловко, он поправился: — Время… Двигаться пора.

— Похоронку бы, товарищ э-э… командир. Или хоть для себя пометку, — сказал Дубак.

Евгению этот разговор становился в тягость, хотя он понимал — учитель прав. К тому же после отсидки в доте Евгений был не в своей тарелке. А Дубак продолжал:

— На поле брани и смерть — доблесть.

— Ну, знаете…

— Ты извини. «Грехи людей мы режем на металле, их доблести мы чертим на песке…» Шекспир!

Тихий и пристыженный, втиснулся Евгений в каземат. Кто-то признал его в потемках, бойцы сдвинулись, и он опустился возле Бойко.

— Ну как? — опросил Евгений.

— Дышу… Начнем собрание…

Евгений сидел, обхватив руками голову, от усталости и бессонницы в голове у него шумело, глаза слипались. На секунду он расслабился и не заметил, как звуки куда-то пропали, наступила тишина.

Те несколько минут, что пробыл Евгений в забытьи, немного освежили его; ощутив какой-то внутренний толчок, он поднял голову и огляделся. Видимо, во сне он всхрапнул, потому что кто-то подтолкнул его локтем. В каземате было накурено, Туркин, кашляя, выкладывал свою биографию. Чей-то дурашливый голос спросил:

— Женат?

— Нет.

— Почему?

— Так, вообще…

— Вот-вот… Не внушаешь доверия!

Поначалу Туркин принимал дружеские подковырки спокойно и, похоже, готов был рассмеяться вместе со всеми, но постепенно в душе его поднялась досада, в вопросах друзей он стал усматривать каверзные намеки на давнишний его грех и в запальчивости заспорил с товарищами: они, дескать, в тот раз не заметили угрозы, даже Наумов проглядел, а танк, вот он… А он, Туркин, не хотел смерти.

— А кто хотел?

Туркин, видно, устыдился своих слов, кровь хлынула ему в голову.

— Та-ак… Газетки читаешь? — уже откровенно озоровал кто-то в темноте.

— Откудова здесь, вообще…

Хохот заполнил каземат. Но это был дружеский смех, все знали, что Туркин вместе с Наумовым подорвал танк, что Туркин уже не тот, что воюет и будет воевать честно. Переждав смех, Наумов повернулся к Янкину:

— Пиши хоть протокол!

— Я не в том возрасте.

— Открыто собрание… Для всех.

— Чё? Кончай, Наумов. У которых есть право — принимай! — И, уже обращаясь к Туркину, облегченно добавил: — Взяли тебя. Угадал момент, парень…

После собрания Евгений пошел по обороне, и с первых же шагов неожиданная очередь заставила его ползти… Вдали еще с вечера горело: может, прошлогодняя скирда, а может, сарай или жилье. Пожар уже ослаб, но вспышки автомата давали подсветку, и Евгений определил, что стреляют метров с пятидесяти. Значит, стерегут выход из дота. Евгений побывал на правом фланге и на левом, у реки. Здесь он еще раз убедился, как хороша позиция взвода. Сидеть да сидеть бы! Жаль, кончились патроны, нет продуктов и бинтов…