Линия фронта

Фланговые косоприцельные очереди резанули атакующих мотоциклистов, передние пошли кувырком. Отхлынувшая волна наступающих спала в ложбину.

Однако и саперы стреляли все реже. По линии их обороны еще пыхкали скуповатые выстрелы, но Евгений на слух ловил паузы и видел, как возле очкастого Дубака шарил в вещмешке второй номер — выгребал остатки патронов.

Саперы понимали, что мотоциклисты не полезут на них в лоб, через надолбы, и выжидали…

За амбразурой стлался зеленый ковер. Скошенная пулями трава отдавала свежим сеном, забивая дымную гарь. Косое вечернее солнце окропило огнем надолбы, высветило в поле недвижных мертвецов и желтые, незамаскированные окопы. Под дальним кустом чернел опрокинутый мотоцикл.

В каземате стало прохладней. Туркин вглядывался в фиксированные в памяти ориентиры: отдельные деревья, группы кустов, столбы. Он боялся пропустить малейшее движение у противника. Одной рукой держался за теплый пулемет, другой смахивал набежавшую от напряжения слезу. Не отрываясь глазами от местности, пошарил рукой в кармане и протянул комиссару бумажку.

Бойко сидел на коробке с дисками. Его давила тяжкая усталость, хотелось лечь на пол.

— Товарищ комиссар…

Бойко взял протянутый Туркиным лист и беззвучно зашевелил сухими губами. Последние слова он произнес вслух: «…принять в комсомол».

Сидящий на корточках под стенкой белесый Буряк оторвался от диска и внимательно посмотрел на Туркина. Туркин съежился под его взглядом. Бойко сложил листок и рукавом утер лицо.

— Что ж… собрание нужно…

И опять в каземате повисла тишина. Туркина насторожил тон, каким Бойко сказал это. Туркину мнилось, что комиссар не простил ему того, давнего случая и что зря он сунулся с заявлением. Туркин закусил губу и уставился на удаленные, но хорошо еще заметные артпозиции соседей. Последние лучи подсветили песчаный бруствер и мятый уголок спущенного в ровик орудийного щита. В последний раз это орудие батарейцы и не поднимали на площадку, отбивались гранатами.

Незаметно подбирались, сумерки, с реки выползли сивые хвосты тумана. В каземат заскочил Крутов. В полутьме он не сразу определил — кто где. Найдя Бойко, торопливо присел возле него.

— Патронов мало.

Бойко поелозил пальцами по клапану кармана, извлек заявление Туркина и подал Евгению. Но читать было уже трудно, и Евгений придвинулся к амбразуре.

— Патронов… — повторил он. Евгению хотелось пить, но он знал — вода кончилась и нельзя никого послать: по всем приметам, фашисты готовились к новой атаке.

У амбразуры сопел Туркин. Упавшее солнце красным лучом мазнуло откос бойницы, Туркин сощурился. Как детский пугач, цокнул за скатом немецкий миномет. На соседних артпозициях брызнула мина.

— Пошли… — сказал Туркин. И сразу стал слышен густой рокот, противник пустил танки. Подставив саперам неуязвимые для пуль борта, бронированные машины пошли на батарею. Вслед за танками вновь выпорхнули мотоциклы; тонкие на свету рамы машин, стволы пулеметов и очкастые головы немцев сливались в жужжащий осиный рой.

В бетонном мешке четверо саперов притиснулись к амбразуре. И не успели они рассмотреть, что к чему, как вблизи дота тоже сыпнуло разрывами: фашисты слепили точку. Осколки шаркнули в раструб, Туркин отшатнулся и толкнул комиссара в больное плечо. Бойко в беспамятстве сполз на пол.

Едва отличимые за щитами фигуры батарейцев на расстоянии казались беспомощными. Расчеты в последний раз выкатили орудия и доворачивали за танками стволы; одна пушка пальнула. Но, видно, снаряды на батарее кончились, танки приблизились к позициям и расстреляли их в упор.

У Евгения пробежал по спине озноб. Он уперся рукой в массивную стену каземата, словно его толкнули и он хотел удержаться на ногах. Было муторно от мысли, что здесь он лишний, что его настоящее место — в одиночной, неуютной ячейке. На какой-то миг его отвлекла забота о патронах, он лихорадочно прикидывал, на сколько еще хватит «ручнику», и при всем том понимал, что пора возвращаться туда, наверх… Было трудно переломить себя и выйти из спасительного укрытия. Он оцепенело уставился в амбразуру, чувствуя на себе взгляды Буряка и Туркина. Бойцы ждали команды. Не удержавшись, Буряк сказал:

— Рядом… совсем…

Евгений приложился к холодному прикладу щекой и машинально пускал очередь за очередью; пулемет ходил в руках, Евгений слишком рассеивал и почти не попадал. Только опустошив диск, он оторвался от приклада, пулемет перешел к Буряку. Но Евгений продолжал глядеть из-за его плеча в амбразуру. Танки почему-то выпали из поля зрения Евгения, он лишь видел стоящих за щитом подбитого орудия батарейцев со вскинутыми карабинами и гущу вражеских мотоциклистов. В каземат подуло дурманяще-сладким запахом чебреца. Евгений мучительно ощущал, как уходят секунды, наконец оторвался от амбразуры, выбежал из дота и кинулся к Дубаку.