Линия фронта

Они сняли Сашку-Пата, и Евгений подумал, что мог бы сейчас соступить с лодки на землю и пойти, пойти… На ту сторону, дальше и дальше… Он понимал, что на той стороне враг, что мысли его — не более чем игра, душевная бравада, вызванная близостью к врагу; он будто шел по лезвию ножа, ждал окрика с невидимого берега, и все же его не оставляло несбыточное и оттого навязчивое желание: пойти! Но вот уселся Сашка-Пат, лодка забурила и пошла обратно.

Всегда разбитной, Сашка сейчас сидел нахохлившись — замерз, что ли? — в разговор не ввязывался, только поджимал длинные ноги; на гимнастерке у него болтался пристегнутый к пуговке фонарик. Евгения подмывало спросить земляка, о чем тот думает, не хочет ли уйти в ночь, к черту на рога; но не спросил, а как бы посмотрел на себя со стороны Сашки: что думал солдат о нем, о командире?

— Соскакивай, Пат! — донесся, будто издалека, голос Янкина.

Евгений не сразу вник в смысл и только после всплеска, когда Сашка угодил сапогом в воду, сообразил, что к чему. Лодка качнулась, Евгений понял, что пора сходить, но еще секунды две сидел, додумывал. «Почему же мы такие, всякие?» — вертелось у него в голове, и за этим банальным вопросом возникали живые портреты и мертвые маски — знакомые и незнакомые, в их глазах были радость и горе, и где-то среди них мелькнуло, будто отраженное в кривых зеркалах, лицо Костика… Кто же виновен в судьбе его? Ни злости, ни раздражения Евгений не ощущал в себе, хотя в него частенько попадали рикошетом выкрутасы двоюродного братца. «После войны разберемся…» — смутно подумалось ему.

— Товарищ капитан, — напомнил Янкин, — приехали.

— Какого черта!.. — вырвалось у Евгения. Он поднял голову и по мягкому жесту Янкина ощутил, что тот не обиделся. Старый фронтовой товарищ безошибочно улавливал настроение Евгения и относился к его срывам снисходительно, хотя эта снисходительность и задевала Евгения, — по сути дела, он только с Янкиным и позволял себе иной раз расслабиться, выйти из рамок условностей, именуемых самодисциплиной.

— Говорю — приехали, — невозмутимо продолжал Янкин.

— Сам вижу, — сказал Евгений. — Откуда ты взялся… такой?

— Откуда все, — философски ответил Янкин.

Незаметно истекло темное время, забрезжил рассвет. Из серой заволочи выступило дерево, постояло, как солдат на часах, и отошло в туманную пелену; на песчаном откосе, у самой воды, печатал следы куличок. Птаха скакнула на истонченную струей кирпичину и упорхнула, и тут же беззвучно появилось и двинулось к воде что-то зеленое, с широкой ребристой грудью — не сразу догадаешься, что амфибия. «Наконец-то подошел полк…» — обрадовался Евгений. Туман выталкивал к берегу десантные автомобили один за другим, они опускались под уклон и разбегались веером, стремясь к урезу воды. Плавающие машины несли на себе пехоту, пушки и минометы; урчанье моторов и всплески падающих грудью на воду амфибий глухо отдавались в запеленатых туманом соснах.

То ли от утренней прохлады, то ли от долгого ожидания, Евгения било. Он угадал за спиной сосенку, прислонился к ней, но унять себя не мог. Туман таял, а десантные машины все шли и шли. Евгений кинул глазами по берегу, сосчитал — их было около сорока; они пересекали реку, на середине их сносило течением, но вот несколько амфибий приблизилось к тому берегу, за ними еще и еще, и стрелки посыпались за борт и заняли берег. Во второй рейс погрузили сорокапятки, минометы и опять пехоту. В воздухе стоял монотонный гул, было не разобрать, откуда прилетел снаряд.

Снаряд упал в реку, взметнув столб воды. Евгений укрылся за деревом и продолжал наблюдать переправу, узнал в лицо бегающего по берегу полкового инженера и тогда вспомнил: форсирует полк второго эшелона, потому что передовой с вечера ввязался в бой с заслоном противника и вместе с ним сместился на правый фланг, чуть ли не в полосу соседа. Потому-то и понтонеров кидали — в ожидании успеха — сначала в одну сторону, потом в другую…

В воду плюхнулся еще снаряд, вслед за этим сосредоточенный огонь накрыл переправу. Теперь уже было отличимо: противник стрелял издалека, из-за левого фланга. Вода на реке закипела, четыре амфибии с сорокапятками, вырываясь из шквала, резко повернули вниз, по течению; они выстроились в кильватер, вышли из огня и плавно, одна за другой, сели на мель.

— Сапе-е-еры! Сапе-е-еры!