Линия фронта

Немцы высыпали на лесную луговину, кладочки им было не миновать: выше и ниже перехода непролазные топи. По всему видать, они плохо ориентировались на местности, шли по азимуту, напрямик через лес и болото; похоже, они вырвались из той бани, что устроила им авиация по вызову Владимира Богдановича. Отступали пешедралом, никаких танков и машин у них не осталось, да и не пробиться технике в этих дебрях. Владимир Богданович пожалел, что пришлось покинуть там и свою машину; но так или иначе, этих недобитков стоило рассеять по лесу, чтоб и одиночки не добрались до Березы, как ласково называл речку Сахончик. Владимир Богданович не стал докладывать по рации о встрече с противником, он считал, что фрицы эти уже не жильцы. Разведчики залегли по опушке над обрывом, подпустили гитлеровцев вплотную и открыли огонь.

Вскоре перед разведчиками открылось озеро. Владимир Богданович уже поостыл от недавней стычки, а все равно ершился. Он не ругался и даже не ворчал, но всю дорогу, до самого Палика, воспитывал ближних своих, особливо Сахончика, который тащился с камерой через плечо. Сахончик скинул ее у самой воды и надул:

— Пфу-у! Плавсредство для деда Володи.

Владимир Богданович будто и не слышал. Теперь он воспитывал уже Буряка:

— Ты, сержант, должен пример подавать.

— Я что? Я всегда готов.

— Вот, вот! На тебя бойцы смотрят, а ты в пререкания… Вон Сахончик, возьми его за рупь двадцать… И у тебя никакой инициативы, я должен на камере рисковать, нет бы лодочку!

Это был тонкий намек на саперную профессию сержанта Буряка, который в свое время часто сопровождал разведчиков, пропускал их через свои и немецкие заграждения, да так и остался во взводе Владимира Богдановича.

— Эт как? Два огляда, третий хап? — сощурился Буряк.

— Ну, я к закону отношусь… знаешь как. Смекалку прояви. Есть же военные трофеи.

— Трофеи в плавнях! Махнете через озеро на резине. Да я вас и плавать научу, хотите? — Буряк поднял злополучную камеру, помял в руках, послушал, не шипит ли ниппель.

— Я ученый, — грустно ответил Владимир Богданович, разглядывая красное, почти бордовое лицо сержанта. В предложении Буряка послышалось ему бог знает что, он даже подумал, не сговорились ли эти бестии проколоть камеру, чтоб насильно поучить его плавать. Владимир Богданович снял кубанку — предмет зависти всего разведбата — и провел рукой по волосам, словно нащупывая седой клок, появившийся еще в молодости. Но клок этот при всем желании найти было невозможно, потому что в последние годы вся голова у него побелела.

Зная водобоязнь своего командира, разведчики принялись неумело, без инструмента, ладить плотик. Под рукой не оказалось ничего путного, кроме ольхи да ивняка, сырые сучья едва держались на воде, и тогда смекалистые ребята поволокли с насыпи трухлявые, но сухие шпалы.

Владимир Богданович торопил своих, похваливал:

— Из тебя, Сахончик, будет толк… Давай, давай!

— Для вас, дед Воло… товарищ старшлейтенант!

— Начальство надо беречь, Сахончик! — Владимир Богданович по-отечески хлопнул его по плечу и этим самым как будто поощрил к откровенности и даже некоторой интимности: ведь не стал бы он делиться сокровенными мыслями с кем попало. — Да, но где вы камеру взяли?

— Ну, реквизировали… в автобате. Мы вернем.

Сахончик вдруг понял, что зря признался, и оробел; не следовало поддаваться минутной слабости, выдавать секрет, хотя — кому же не ясно? — они с Буряком поступили правильно, иначе как транспортировать своего взводного через препятствие? Тем временем Владимир Богданович взял злополучную камеру, не зная, что с ней делать, и с ненавистью глядел на нее. И догляделся, прочитал на резине карандашную надпись: «Спасайся, кто может!» Это уж было черт знает что.

— Ты нарисовал? — строго спросил Владимир Богданович.

Сахончик знал, что писал сержант Буряк, но выдать его было нельзя, он передернул плечами:

— Может, шоферы…

— Шоферы… Знаю, какие шоферы!

Впрочем, Владимир Богданович разорялся для порядка, на душе у него было хорошо, он видел, что дело с плотиком подвигалось, и милостиво отпустил Сахончика.

— Ступай, голубок. И чтоб никакого самовольства!

Этот Сахончик чем-то напоминал Владимиру Богдановичу пасынка Женьку: такого же роста, ловкий, поворотливый. «Эх, Женька, где тебя носит?» — подумал он. Чувствуя потребность поделиться своими мыслями и заботами, Владимир Богданович как бы невзначай подступил к Буряку. Сержант, на взгляд Владимира Богдановича, был самый незанятой человек во взводе, с ним можно было безущербно для дела поговорить. Тем более нигде не стреляли, кругом тишь да гладь, и Владимир Богданович перекинул автомат с левого плеча на правое, сказал:

— Парень у меня в действующей… С самой заварухи — ни слуху ни духу.

— Теперь найдется! — заверил Буряк, который в общих чертах знал биографию командира, слыхивал и про пасынка, хотя никак не связывал его с Евгением, потому что перевелся из саперной роты в разведку задолго до возвращения Крутова из госпиталя.

— Может, и найдется… — охотно согласился Владимир Богданович. — Я как погляжу на Сахончика, так вспомню…