Линия фронта

— Сахончик почти дома, — помедлив, заметил Буряк. — Его краями проходим.

В это время доложили:

— Плотик готов.

Над Паликом туман почти испарился. Владимир Богданович взобрался на подручное плавсредство и с облегчением вздохнул: как бы там ни было, а твердая палуба под ногами не шутка, это не то что барахтаться с проклятой камерой, да еще приобретенной нечестным путем. Владимир Богданович на всякий случай положил ненавистную камеру возле ног, закинул ремень автомата через голову и демонстративно повернулся спиной к берегу; все главное сосредоточилось теперь на той стороне, за озером, куда стремились разведчики. По голосам и иным звукам он отчетливо представлял, что делалось у него за спиной, слышал, как Буряк подгонял бойцов, различал, как хлюпал в воде шест, которым сейчас будут отталкиваться, и лишь одно беспокоило его: под тяжестью разведчиков плотик изрядно сел и едва держался на плаву. Однако колебаться было поздно, Владимир Богданович пнул ногой камеру, заторопил сержанта:

— Кончай канитель!

«Легко сказать — кончай», — думал Буряк, с нетерпением дожидаясь Сахончика и не зная, что тот обнаружил в кустах безнадзорную надувную лодку, забрался в нее и шустро заправлял в проушины весла. Подошедший саперный сержант не без любопытства наблюдал за его маневрами. Занятый своим делом, Сахончик не видел его, и только когда намерился отвязать стропу, сержант спокойно заметил:

— Двойной же узел, дура.

— Верно, — согласился Сахончик, выхватывая нож. Но перерезать чалку не успел, сержант схватил его за руку.

Сахончик наконец поднял голову, разобрал, что перед ним не собрат-разведчик, а кто-то чужой. У этого чужого тоже висел на плече автомат, и весь его вид был не так благодушен, как это казалось по голосу.

— Думал, бросовая, немецкая…

— Лучше надо думать! Убери нож.

Сахончик послушно сунул нож в чехол, но продолжал сидеть в лодке, качая ее с борта на борт; волна от лодки шевельнула чернеющих в кувшинках утопленников, Сахончик поглядел на них, прибортнул лодку к берегу и пулей выметнулся на сушу.

— Взводного выручить хотел… Тоже мне! — оправдывался он.

Он и правда не знал, чья лодка, поддался порыву, как это частенько с ним случалось от избытка энергии и неуемного желания сделать все получше. Не один уже раз корил он себя за спешку и необдуманность, которые, зачастую подводили не только его, но и товарищей, корил, а вот подвернулся случай — и опять попал впросак. «Черт знает что, — думал Сахончик, — нужна мне эта лодка как зайцу стоп-сигнал!»

— А вы кто будете? — полюбопытствовал он.

— Саперы.

— А! Привет саперикам!

Когда Сахончик вернулся, у него никто ничего не спросил, разведчики не видели, что произошло, лишь Владимир Богданович, обладавший отменным слухом, спросил:

— Опять за свое, голубок? Когда я тебя воспитаю!

— Я по-хорошему, дед Воло… товарищ старшлейтенант!

— По-хорошему, так доложить надо было. Я бы сам потолковал с саперным начальством.

Плотик с разведчиками удалился от камыша метров уже на тридцать. Владимир Богданович повернул голову, увидел на берегу офицера, но не стал вглядываться в его облик. «Буду я кланяться всякому юнцу… Доплывем!» — решил он.

Вслед за Владимиром Богдановичем перебрался через Палик и Евгений со своими, но разведчиков уже и след простыл, лишь болтался у отмели покинутый плотик. С западной стороны тоже подступал к озеру лес; в лесу саперы наткнулись на заброшенную дорогу, хранившую следы разыгравшейся здесь трагедии, судя по всему, летом сорок первого года: по обе стороны полотна валялись побитые и целые повозки и грузовики, ржавое, искореженное железо, гильзы… Поросшие травой и хвойным подлеском воронки завершали картину. Взгляд Евгения в первую очередь выхватил опрокинутую тупорылую трехтонку и две хорошо сохранившиеся полуторки. Евгений подошел, заглянул в дверцу одной из них, но в кабине все было выдрано, мотор снят, видимо, к машинам приложилась хозяйская рука.

— Отступали к озеру, на переправу… — сказал Янкин.

— А может, Наполеон наследил? — прищурился Наумов, но его шутку не приняли.