Линии Леи

Сфинкс скрестил луч своего фонарика с моим. В световом пятне при удвоенной яркости я внезапно понял, что поверхность грунта имеет коричневатый оттенок. Не цвета красной глины в калмыцких степях, а насыщенней, жирнее. Да и вода в озере вовсе не черная, как мне казалось раньше.

— В эту яму вроде как чистый песок возили с реки, сверху на тела сыпали, чтобы кровь замученных людей скрыть. А она каждый раз вновь проступала.

Заметив, что я поёжился, он добавил:

— Вряд ли это кровь, конечно. Пахнет не кровью, а дрянью какой-то. Но проверять я бы не пошёл.

Мы зашагали дальше. Теперь я старался наступать только на рельс, чтобы даже изредка не касаться ногой песчаного грунта. По рукам бегали мурашки, хотелось полной тишины, чтобы уши улавливали любой шорох. Но каждый шаг, как назло, звучал здесь хрустом и скрежетом. Молчать оказалось страшнее, чем слышать свой голос в эхе.

— Если ты не веришь в легенду, почему же считаешь, что место гиблое?

— Потому, что так оно и есть. В эту низину, по моей личной версии, веками стекал негатив со всего города. Света Леи поблизости нет, ты зажигалку-то свою не тискай. Может, поэтому людские эмоции тут и не разлагались, а только накапливались и гнили. Злобы набралось целое болото, и стоит человеку задержаться здесь подольше, крышу сносит в самой худшей традиции.

В подтверждение его слов озеро вздохнуло, зашуршала по песку волна. Я шёпотом выругался.

— Полпути только прошли, — так же шёпотом проговорил Сфинкс. — Плохо, медленно. Как бы нам на студентов не нарваться.

— На каких ещё студентов?

— На чёрных, — спокойно, без капли иронии ответил он. — Живут здесь, если можно так выразиться.

Я подумал, что не буду спрашивать, откуда в таком месте могли взяться студенты. И почему они чёрные, и почему они "если можно выразиться" живут. Нет уж, давай лучше обсудим это всё потом, когда выберемся отсюда.

— Когда ветку к вокзалу тянули, — без спроса продолжил Сфинкс, — проходчики вломились в Пёсью яму с восточной стороны. Нет бы им кинуть в пролом пару ковшей земли и придумать байку про плывун. Но там посуше, возвышенность, и они не сразу разобрали, куда их занесло. А потом уже поздно было, начальство радостно подправило чертежи и отрапортовало наверх об экономии и сокращении сроков строительства.

— И что потом?

— Потом сюда археологи набежали. Пока бригада «Метростроя» песок из русла черпала, чтобы основание усилить, учёные в этом песке по локоть рылись. Над каждым найденным медяком, над каждой пряжкой тряслись, да всё поговаривали, что по приметам, мол, есть шанс библиотеку Ивана Грозного отыскать.

— В сыром песке? Правда?

— Ну, не знаю. Я эту историю в десятом пересказе получил. Как сам услышал, так и тебе рассказываю.

— Ладно. И что дальше.

— Дальше? Дальше всё просто. Начали рабочих ночные кошмары мучить. У тех, кто в песке замарался, язвы по коже пошли. И одежда от бурых пятен не отмывалась, словно и впрямь её в крови вымазали. Ещё случались здесь массовые галлюцинации, целые бригады слышали из-под земли крики и стоны, а потом откачанная насосами лужа снова проступала кровавой жижей. В общем, быстро народ сообразил, что место здесь гиблое и метро сюда заводить не стоит.

— Я думаю, привираешь ты. В те годы суеверными историями стройку было не остановить. Легче самому под расстрельную статью загреметь за саботаж и вредительство.

— Это да, — охотно согласился Сфинкс. — Где криком, где пинками гнали людей обратно в яму. Учёные, правда, всё больше и больше азартом горели, студентов таскали с собой на практику. Так их пускали даже по ночам, одних, чтобы быстрее своё ковыряли и под ногами поменьше путались. Таким вот макаром земляные работы почти на треть длины провели, оборудование и материал затащили, а в том конце уже арматуру плели и заливку бетона готовили. Тогда вся эта дрянь и случилась…

Он замолчал и остановился. Я, балансируя позади него на рельсе, оступился и чавкнул ботинком в сырой песок.

— Тихо ты! — прошипел Сфинкс и поднял луч своего фонаря повыше.

То, что сидело на стене, не было похоже на человека. Черная фигура, совершенно голая, покрытая слоем бурой маслянистой грязи, блестящей на свету. Существо уцепилось за каменный выступ пальцами рук и ног, все пальцы были у него одинаково тонкие и длинные. Балансируя в полутора метрах над рельсами, почти параллельно полу, оно крутило головой, прислушиваясь.

— Что это? — выдохнул я, едва слыша собственный голос.

— Студент, — ответил Сфинкс.

— Археолог?

— Да. Тогда на майские метростроевцам дали отдохнуть, всё равно график опережают. А учёные после смены на поверхность не вышли. Их только на третий день утром хватились, когда сразу несколько родителей о пропавших детях заявили. Нашли-то быстро, вот прямо тут. Одних только фотографий, показанных прокурору, хватило, чтобы всех выживших при задержании археологов отправили на психиатрическую лоботомию. А стройку с обеих сторон бронещитом отгородили и навечно заморозили.

Черная фигура на стене шевельнулась и невнятно зашамкала губами. Свет фонаря её нисколько не беспокоил, а вот наш шёпот, кажется, привлекал.