Линии Леи

В дверях она едва не столкнулась с Романом, возвратившимся от техников. Тот поприветствовал Леночку коротким радостным кивком, останавливаться не стал — сразу подошел к Вересаевой и зашептал ей на ухо.

— Даже так? Интересно. Давай-ка выведем на экран.

Проектор, подключенный к рабочему компьютеру, направили прямо на стену. Свет погасили, чтобы детали на записи были хорошо видны. Сцену моего позора посмотрели первой, но всего два раза и без язвительных комментариев. Ромка лишь отметил, что я сам попался, встав прямо под слизняком. А Вересаева указала, что улитка не попадала в кадр до последней секунды, до самого нападения.

— Роман, переключите на предыдущую камеру. Нет, здесь вообще не видно. Давайте следующую. И минут на пять к началу. Стоп, ещё раз.

— Так чернота одна!

— Не совсем. Можете вывести обе записи на один экран? Спасибо, и вот теперь запустите их синхронно. Видите?

Я слез со стола. Голова больше не кружилась, так что садиться не стал — подошёл поближе к экрану.

— Ну вот же! Вот эта светлая полоса. И вот здесь виден блик вдоль края.

— Ах ты ж! — понял наконец Затяжной, а я всё ждал пояснений.

— Он прополз по самому краю слепой зоны. У нас камеры стоят так, чтобы охватывать как можно больше пространства внизу. Потолок в обзор не везде попадает. Для улитки это всё равно, что парадный вход без охраны.

— Он что, знал, где у нас камеры стоят?

— Возможно, — сказала Вересаева.

— Но не обязательно, — поспешил добавить Затяжной. — Камеры в темноте излучают в инфракрасном. Возможно, слизень способен видеть этот свет. Он попросту избегал его.

— А возможно, что не способен. Это надо уточнить. В противном случае, получается, что уже второй раз за этот месяц инор… путешественники осведомлены о наших защитных системах. Заметьте, Стожар, оба раза в эту историю встреваете вы.

Я решил не реагировать на эту сентенцию, потому что подозревал в ней очередную проверку своего здоровья. Вместо ответа я подошёл поближе к изображению слизня на стене.

— Только хвост в кадре. Как вы его вообще разглядели?

— Просто знала, куда смотреть, — пояснила Вересаева. — Иногда, чтобы увидеть на записи по-настоящему ценную информацию, надо смотреть вовсе не в центр экрана.

Мой переутомленный мозг выделил эту фразу. Эхом она прозвучала под черепушкой ещё раз, а потом снова.

— Ай да Аллардайс! Вот, значит, какой клад ты мне решил показать? — прошептал я.

Потому что понял, в каком месте допустил ошибку: смотрел в корень и не увидел главного.

Брехун

Ребенок лет пяти стоит у дверей вагона, пританцовывает.

(Тонким голоском): Организмик-организмик, потерпи, пожалуйста!

(Ниже, почти басом): Постараюсь, хозяюшка!

(Тонким голоском): Нельзя при людях описаться, ты уж держись!

(Басом): Понимаю, хозяюшка, как можно!

Подслушано в метро.

Проверить догадки удалось только через неделю. Раньше не вышло. Первые три дня мне вообще было запрещено появляться на работе, Вересаева после припадка насильно отправила в отгул и под угрозой увольнения запретила приближаться к метро.

На четвертый день я вышел на линию, но смена выдалась очень уж суматошная, отлучиться нельзя было ни на минуту. И после этого свой пятый "отсыпной" день я и вправду проспал. Ругал, иной раз даже нецензурно, сам себя, но сил подняться с дивана и съездить в отдел мониторинга за целый день не нашёл.

Ну а на шестой день, добравшись всё-таки до нашего заветного подземелья, услышал неутешительные новости. Все видеоматериалы по суициду на Киевской засекречены и переданы на хранение лично замдиректора, без снятия копий.

Передо мной встала дилемма: либо обращаться к Вересаевой и волей-неволей посвящать её в свои планы, либо идти на поклон к другому человеку, единственному, способному мне помочь. Встречи с ним я боялся и избегал, потому что чувствовал себя виноватым. И обязанным многое объяснить. А как это сделать, я не представлял.

Промаявшись сутки в надежде, что решение придет как-нибудь само собой, в конце концов сдался. Вышел на первой попавшейся станции, поднялся на поверхность, отошёл подальше от вестибюля и набрал номер Лёшки Смыслова.

Встречались мы в том же кафе, где не так давно я впервые втянул его в эту историю. Он снова пришёл в форме, снова уставший после смены — всё повторялось, кроме Сфинкса, сидящего по правую руку от меня.

— Дааа, вот так и проверяются друзья! — многозначительно заявил Смыслов, опускаясь на стул.

Мне было стыдно. Больше того, я чувствовал себя почти предателем. Ведь, пока Лёшка ещё лежал в нейрохирургии и заращивал трещину в черепе, я наведывался к нему. Но как только он пошёл на поправку и начал задавать вопросы, я сперва отделался несколькими неубедительными общими фразами, а затем бессовестно исчез с горизонта.

— Понимаешь, я…

— Да я-то понима-аю! — он пафосно тянул слова. — Как припекло, так друг. А как отвечать…