Лимб

Мы дадим тур по стране. Но поскольку в этом варианте жизни я не воспользуюсь бездонным карманом своего папочки, у группы не окажется денег на рекламу, и мы соберём залы, наполненные только на треть, а то и четверть. На дорогу, еду и проживание уйдёт больше денег, чем мы заработаем. И тогда один из участников, самый ненадёжный, соберёт ночью всю «казну» и смоется, оставив только бумажку с мелкими строчками. «Я заработал эти деньги и имею полное право их взять», — поведает нам записка, и мы возмутимся: а разве каждый из нас не имеет ровно такое же право на заработанное?

Мы поймем, что оказались в чужом городе без цента в кармане, и я предложу пойти музицировать на улицах; кто-нибудь да подаст творческому люду на хлеб.

Поиграв свои песни и собрав три евро на четверых за несколько часов, мы перейдём на старые-добрые хиты и наскребём на билеты до дома. И уже в поезде, открыв фейсбучную страницу нашей группы, я наткнусь на видео. Кто-то заснял, как я пытливо пересчитываю мелочь в шапке и приписал: «а что, есть какие-то лохи, которые реально отдали тридцатник за вход на их концерт? на улице им никто ничего не подал за полчаса. jeez, как они убоги».

Я удалю это видео, но его тут же перешлёт нашему басисту кто-то из общих знакомых. Мол, «это правда, вы играете на улице?» Я буду доказывать группе, что в том нет ничего зазорного. Собратья по музыке мне ответят, что в самой игре и правда нет, зато общие знакомые теперь воспринимают их не как рок-звёзд, а как лохов.

Группа распадётся. Я засяду в баре, с горя заливая себя вином и рассказывая налево и направо, как поувольнял из группы всяких бездарей.

Я буду пить, пить, пить… ведь питие — мой единственный способ борьбы с трудностями.

Какое-то безрадостное развитие событий.

Переиграем.

* * *

Я аккуратно распрощаюсь как со глупым бунтом, недостойным взрослого человека, так и со всеобщим подлизыванием. Поклонюсь миру на все четыре стороны света, соберу котомку и уйду из дома, куда глаза глядят, радуясь восходу солнца, пению птиц и бликам на поверхности луж.

Я буду идти вперёд, подгоняемый ветром, или сидеть под мостом, слушая шорох дождя. К осени я уже привыкну к постоянной диарее (ведь мне придётся питаться тем, что найду на помойках). К зиме смирюсь с коченеющими пальцами. Но однажды, нежданно-негаданно, когда я уже сделаю круг по стране, поднимется сильная метель. Я привычно забьюсь под мост, дрожа от холода, и исповедуюсь льду и снегу, ведь помирать без исповеди — как-то нехорошо.

Меня найдёт полицейский и признает во мне «пропавшего Андрэ». На следующий день я очнусь в больнице, где меня начнут выхаживать, и затянется это на целых две недели. Не раз мои родители придут, пытаясь вывести меня на чистую воду. Почему, почему их сын бросил всё и ушёл скитаться? Он попал в секту? Залез в долги и попытался сбежать от кредиторов? Он обезумел?

Вариант того, что человек в здравом уме и по собственному волеизъявлению может отказаться от всего, что имеет, никто даже и не рассмотрит. Родители сойдутся на сумасшествии и закинут меня в психушку.

Далее мне придётся либо опять встать на путь лжи и сыграть чудесное выздоровление, чтобы «исцелиться», либо продолжать радоваться — но уже свету ламп и их отсветам в больничном чае. Вскоре я заподозрю, что мой сосед по палате такой же дееспособный парень, как и я. Я расскажу ему, что меня здесь заперли из-за неумелого дауншифтерства, он же поведает, что является непризнанным людьми посланцем небесным.

Тут я оцепенею от катарсиса и воскликну:

— Скажи, Господи, как мне жить, как вознестися?

А он ответит:

— Ты и так уже просветлён, сын мой, ты и без меня достиг истины.

И мы заплачем от радости, два психа в смирительных рубашках, спрятавшиеся в дурдоме от холодного мира.

* * *

Клише, клише, клише.

А чего хочешь ты, Андрэ, боязливо жмущийся в дальнем углу? Кидать мяч и водить девчонок на свиданки оставшиеся полгода школьной жизни? А потом делать то же самое, пока степень бакалавра юриспруденции получает сама себя? И, наконец, протирать стул у папы на работе, выбираясь по выходным уже на игру в гольф?

Кто я такой, чтобы тебя судить — если ты будешь счастлив, а я — нет. Если ты счастлив, значит ли это, что ты познал нечто такое… мне неведомое… Ты совершеннее меня, Андрэ?

Ты совершеннее меня. По твоей груди не гуляет сквозняк.

* * *

Я не умею жить. Почему в школах преподают какую угодно бессмыслицу, но только не жизни — по-настоящему? Почему общество не учит нас счастливому пути, а только соглашательству, бесконечной борьбе или бегству?

Каждый, если хочет обрести счастье, должен учиться ему сам, без оглядки на семью, школу и общество. Но я не смог научиться счастью и не знаю, существует ли оно в реальности. Я окрестил его источник Искрой и искал в других людях. Не нашёл. Вот почему я сомневаюсь.