Лиловый (Ii)

   -- Господин Кандиано, не изволите ли подать завтрак? -- спросила она. Он встрепенулся, поднял на нее взгляд.

   -- ...Позже, -- сказал он. -- Ответь на один вопрос, Метцли. Довольна ли ты своей жизнью?

   -- Конечно, -- удивилась женщина, почуяла неладное. -- Я что-то делаю не так, господин Кандиано?

   -- Нет, нет. Мне просто интересно, как смотрят на мир бездушные. Ты хотела бы жить по-другому?

   Женщина переступила с ноги на ногу, осторожно поправила фартук. Она была опрятно одета, черные волосы ее туго затянуты в узел на затылке, лицо у нее было очень смуглое, как у многих бездушных, глаза смотрели в сторону. Вопросы его встревожили ее, заставили думать, будто что-то все-таки неладно, будто он недоволен ею.

   -- Кто из нас этого не хотел бы, господин Кандиано, -- наконец ответила она. -- Все люди мечтают о рае. Но наша жизнь неплоха и такой.

   -- Понятно, -- вздохнул он. -- Что ж, можешь идти. Завтракать я не буду; хочу съездить в одно место.

   Она коротко склонила голову и ушла.

   Мысль, поначалу казавшаяся наполовину шуткой, вдруг оформилась в его голове в жесткое решение. Кандиано часто следовал подобным решениям, ощущая, что в эти моменты интуиция аристократа ведет его: что-то, отдаленно похожее на талант самого Наследника, -- такие сравнения нравились ему, -- и теперь он точно так же не стал противиться внезапно возникшему желанию.

   Он не завтракал, собирался в полной рассеянности, велел оседлать для себя лошадь, и не прошло и часа, как знатный аристократ Орсо Кандиано, всеми уважаемый человек, пусть немного эксцентричный (а кто из них не был эксцентричен?), отправлялся в ему одному ведомую сторону.

   Чистые широкие улицы Централа понемногу опускались: сам Централ находился на возвышенности, на крутобоком холме, подножие которого облепили домишки бездушных. Огражденный каменной стеной, Централ легко выпускал из себя людей и с трудом принимал; на воротах несли стражу часовые из числа бравых молодых аристократов, состоявших под командой приближенного к Наследнику Реньеро Зено. Они беспрепятственно пропустили одинокого всадника, не поинтересовавшись даже, с какой целью он направляется прочь из Централа.

   И так Орсо Кандиано оказался в жилых кварталах бездушных.

   Поначалу окружающие его дома ничуть не впечатлили его: они были значительно меньше, конечно, размерами и беднее на вид, однако никакой разрухи и нищеты, о какой твердил Камбьянико, заметно не было.

   Лишь потом Кандиано осознал, что это был квартал прислуги: люди, жившие здесь, по утрам уходили на работу в Централ.

   Кварталы закованных находились на самых окраинах Тонгвы, за пределами промышленной зоны, которую Кандиано миновал со сдерживаемым омерзением на лице, потому что на улицах отвратительно пахло гарью, многочисленные трубы заводов беспрестанно дымились, и с разных сторон доносились...

металлические

звуки. Но вот улица окончательно сузилась, длинные заборы иссякли, и его обступили собою крошечные кособокие домишки.

   ...Немногочисленные люди, находившиеся в тот момент на улице, с удивлением смотрели на богато одетого всадника, ехавшего шагом. Что бы здесь делать самому настоящему аристократу, да еще и в полном одиночестве? И он был уже явно не молод: обычно это юнцы ищут на свою голову приключений. В его волосах серебрилась седина.

   Вот аристократ обратился к старику, сидевшему на лавке возле дома:

   -- Ведь ты закованный?

   -- Разумеется, благородный господин, -- отозвался тот и медленно, с трудом поднялся на ноги: одна нога его не гнулась в колене. -- Вам нужна какая-то помощь, господин?

   -- Нет... нет, -- несколько растерянно ответил Кандиано и вновь оглянулся. -- Мне просто хотелось посмотреть, как вы живете здесь.

   -- Мы хорошо живем, благородный господин.

   Кандиано недоверчиво прищурился.

   -- У нас есть работа, за которую нам платят деньги, -- добавил старик. -- Нам есть на что купить еды. Если вы хотите увидеть, как плохо живут люди, поезжайте дальше, в ту сторону: туда умирать уходят те, кто не может работать.

   Помедлив, Кандиано исполнил его совет и направил лошадь в указанной стороне.

   Странное, мерзкое чувство одолевало его. Пустые слова Камбьянико отяжелели, налились свинцом: глупец и сам не знал, насколько он прав. Нищета и отупение: вот были главные признаки квартала закованных. Он почти боялся того, что ждало его впереди.

   Дома понемногу становились еще плоше, начали попадаться совершенно развалившиеся. Улица опустела. Кто-то лежал, завернувшись в драное одеяло, прямо на ледяной земле под забором; Кандиано нерешительно приблизился и окликнул:

   -- Эй!

   Никакой реакции не последовало. Тревога охватила его: сам не понимая, что делает, он спешился и осторожно подошел, склонился, заглядывая за хлопавший на ветру край.

   Лицо, обнаружившееся там, совершенно посинело и было неподвижно.