Лилэр

– Я сказал, что тебе не понравится. Там не пройдёт твой план со снотворным. Я не могу построить себе репутацию, потому что то, что я строю, ломает Тадел. Сразу же. Я как соринка в его глазу. И у меня нет времени на это. Чёрт... Надо было заняться этим два года назад... Тогда положение было ещё не таким запущенным.

– Почему ты так уверен, что на меня хоть кто-то положит глаз? Я старая, забыл?

– Нет. Не забыл. Ты не писаная красавица, но миловидная, и в тебе есть притягательность. У тебя необычная внешность для наших краёв. Хотя, когда я увидел тебя впервые, ты была гораздо...

– Стамэ! – воскликнула Лиля, вспоминая свои губы и бесследно исчезнувшие уже брови. – Остановись! Я поняла!

– А ещё ты раскованная. У нас так беззастенчивы лишь деревенские дурочки. Чем образованнее дама – тем она строже держится. Холоднее, неприступнее... Высокородным дамам не пристало выказывать интерес к низменным сторонам жизни. Их с детства готовят к исполнению долга со стиснутыми зубами. Ты не деревенская простушка. Ты постепенно превращаешься в хищницу. Умных, раскованных женщин боятся, но ими и восхищаются. Обеспечь мне связи. Я смогу придержать Тадела, и у меня будет время показать, что я не такой рохля и мозгляк, каким он меня выставляет.

– Я поняла. Поняла. Опять дама крейта?

– Да. Только теперь ещё и во дворце. Я поговорю со своими друзьями в ближайшее время. Попробую устроить тебя без обучения и проволочек.

– Мне придётся выступать на сцене? По-настоящему?

– Да. Я же сказал, это не бордель Лонкер... Бывший. Лонкер всё-таки перешёл где-то черту терпения. Хотя до приснопамятного Эрке, конечно, ему далеко, – хмыкнул Ларат. – За ним присматривают теперь. Попытается чудить – лишится титула кира.

– Надеюсь, это не из-за того чистенького, хорошего кира. Ларат, у меня есть время подумать? Я последний раз выступала на сцене лет пятнадцать назад, в роли зайца в спектакле... среди своих.

– У нас нет времени.

Чёрт, чёрт, чёрт! Лиля стояла, отчаянно растирая виски.

– Ты ещё можешь попытаться соблазнить моего брата, – сказал Ларат, глядя на перекошенное лицо Лили. – Может, он согласится продать мне мои виноградники. В крайнем случае меня устроит, если их купит кто-то, не входящий в число знакомых Тадела, с которым можно договориться. Моя цель – получить их во владение. Как ты добьёшься этого – я спрашивать не буду. Теперь мне нужно разрываться между письмами Ирэл и отслеживанием ходов Тадела. Я не смогу направлять и тебя. Я вынужден буду снова довериться тебе.

Лиля закрыла глаза.

– Что если я откажусь?

Ларат помолчал, потом выдохнул, потирая рукой глаза.

– Я мог бы припугнуть тебя. Сказать, что убью, но нет. Мы слишком долго работали вместе. Я оставлю тебе золото. Заберу банковскую бумагу, отдам тебе вещи и документы и открою перед тобой ворота. На этом наши пути разойдутся.

Лиля стояла с закрытыми глазами. Вот она выходит за ворота дома Бинот, и они со скрипом закрываются за ней, дописывая эту главу её жизни. Она идёт в город мимо порта, снимает там комнату. Начинает искать работу. Рекомендации домов в Эдере хорошие, они обеспечат ей девять или даже десять серебра в месяц в качестве ками, если кому-то из дам по счастливому совпадению окажется необходима ками, но, скорее всего, она найдёт хорошее место горничной за три или четыре серебряных. С учётом золотых, что у неё есть, этого будет хватать на фрукты, хороший сыр и мясо, которые тут редко бывают на столах нижнего этажа. Она будет выносить горшки в течение десяти лет, каждый день рискуя попасться на глаза хозяину дома или одному из его друзей, а потом, возможно, сможет стать помощницей экономки, и даже экономкой чуть позже... годам к сорока. Если она не будет есть фрукты и мясо и покупать хорошее мыло для волос, и будет копить каждую копейку, то, когда она станет не в состоянии работать, сможет снять небольшую комнатку на окраине, и там доживёт свой век.

Или она может вернуться к Дилтаду и поселиться у него в эйноте, жить там, в глуши, слушая долгими зимними вечерами, как ветер завывает над полями и в развалинах древней башни, пока он зимует в городе, как его обязывает положение и род занятий. А потом приедет его сын и скажет, что теперь глава рода – он, и подаренный Дилтадом ей, Лиле, домик в деревне на самом деле принадлежит ему. И она в свои шестьдесят окажется на улице. Если доживёт... Там в деревне даже гватре паршивого нет!

А ещё она может выйти замуж за какого-нибудь неразборчивого торговца средних лет, который сквозь пальцы посмотрит на её прошлое. Он посадит её в лавке, и она будет стирать, убирать, мыть и снова стирать, и слушать, как за стеной орут соседи, и не поднимать глаз слишком дерзко, потому что за такое мужья тут бьют жён. Если не умрёт в первых же родах, конечно.