Лилэр

– Тогда кирье не стоит торопиться. Я не вправе разглашать тайну переписки, но могу сказать, что нам вчера привезли голубя из эйнота кира Нерат. Письмо должны были отправить дальше, в Чирде, но мне сказали, что кир Бинот сам получил письмо с него в том эйноте. Думаю, он направляется в Ордалл.

– И когда примерно он будет?

– Не могу сказать. Голубей мы возим на перекладных, без остановок, а кирио обычно всё же останавливаются на ночьв постоялых дворах.

Лиля поблагодарила парня и ушла, оставив его любоваться на новенькую серебряную монетку. Ларат едет сюда. Отлично. Она уточнит, входило ли в его планы сдать её в бордель. А ещё она соскучилась по нему, как бы странно это ни звучало.

Ещё больше она тосковала по Джериллу. Надо обязательно выразить ему благодарность за то, что не оставил её... в борделе. Лиля ехала на постоялый двор и в подробностях представляла, как именно она её будет выражать. К тому времени, когда она вышла из экипажа, от этих картин уже было жарко.

Он сказал, что не может жениться. Плевать. Хотя интересно, почему? Неужели его родители севас? С его-то цветом кожи? И до какого возраста они имеют право решать за сыновей, на ком тем жениться? Хотя ведь за неё, в общем-то, тоже всё решили. Там, в том мире.

Внезапно стало очень зябко. Одиночество маленькими острыми коготками царапало за пазухой. Лиля шла, глядя на носки туфель, мелькающие из-под подола, и на мостовую, тёмную, серую. Она брела по улице, на тот берег, где стоял маяк, мимо мастерских на первых этажах и больших строений каретных цехов, похожих на ангары, вспоминая, что Арелта упоминала их уже как-то раз.

Улицы вели её дальше, мимо огромного двора с рядами пустых незапряжённых наёмных экипажей, мимо трактиров, вдоль залива, постепенно приближая к маяку, белому с зелёными полосами.

Задрав голову, она стояла у подножия скал, на которые поднималась задорная лесенка. Это был не самый живописный маяк из виденных ею, но ведь говорят, что маяк – символ надежды...

Лиля решительно шагнула на первую ступеньку, на вторую, на третью. Лестница вела её вверх, к маяку, и она шагала, не глядя по сторонам. Символ надежды. На что? На её светлое будущее? На свет во мраке этого невежества и суеверий? "Потому что это так".

Она остановилась на секунду, потом решительно шагнула вперёд. Так, да не так. Капля камень точит. Безумная Ирма что-то говорила о камешке, который вызывает лавину. Как понять, какой камешек тронуть?

Она стояла, положив ладонь на белые камни маяка, опоясанного полосами зелёной краски. Море искристо сверкало бликами солнца, которое выглядывало из-за облаков. Потрясающей красоты мир. Алкейм Просветитель, о котором рассказывал ей Дилтад, прошёл в своё время по нему, по земле, дымящейся от крови, погрязшей в распрях, и потратил всю свою жизнь на то, чтобы воскресить в людях знание общего языка. Страшная и красивая легенда.

Лиля подошла к краю скалы и глянула вниз. Она на миг замерла, потом отшатнулась. Перед глазами осталась картинка, как случайно увиденное фото. Девушка. Девушка внизу, на серых скалах, в сером платье, из-под которого – пена светлых оборок нижнего, и вокруг красные куртки стражников.

Ей говорили про эту скалу. "Не делай глупости", – сказал Джерилл, глядя ей в глаза.

Она шла, вытирая рукавом злые слёзы. Надежда! Любовь не победила в этот раз. Кир обещал жениться, но не женился. Не вынесла осуждения общества... Как же всё дико тут. Порой хотелось выйти на площадь в конце улицы Эрвандес и орать что было сил... Бесполезно. Она не Алкейм. Её крики заглохнут, и движение этого неумолимого колеса продолжится. Одного её голоса мало, а другие молчат. Они привыкли. Они выбрали из этих толковых, в общем-то, заветов добра и совести те, которые им удобны, а остальные убрали в коробочку – и на антресоли... До следующей эпохи.

Лиля распустила скромный пучок и расплела косу. Она сидела перед маленьким пятнистым потемневшим зеркалом в комнате постоялого двора и слушала, как лошади ржут в конюшне. К чёрту. Это не вывести за одно поколение силами одного человека. Этих людей не изменить, переселив, к примеру, в цивилизованный мир, потому что эти традиции у них внутри, и изменения тоже должны начаться изнутри. Они в скорлупе, непробиваемой скорлупе того, что внушается им с детства, и у многих, кроме этой скорлупы, создающей видимость целостной личности, больше ничего и нет. "Потому что это так". Тут нет соцпакета и пенсий, и каждый сам за себя. Не позаботился о себе – в старости будешь голодать. Она должна позаботиться о себе. Это первоочередное.

Есть не хотелось. Катьонте принесла ачте, и она попросила позвать одного из мальчишек-посыльных.

– Я хочу знать, когда в город прибудет кир Бинот, – сказала она, вручая ему десять медяков. – Младший.