Лилэр

Он хмыкнул, поворачиваясь к ней, и положил ладонь ей на шею.

– Ты нежная, как голубка, и страстная, как огонь, – сказал он, не открывая глаз. – Останешься со мной?

Лиля улыбнулась, закрывая глаза, и кивнула.

– До утра, – сказала она. – Кир, пожалуйста...

– Просто Дилтад. – Он покачал головой. – Лилэр, это невероятно... Посмотри, что ты делаешь со мной!

Лиля протянула руку, не открывая глаз, и Дилтад стиснул зубы и застонал.

– Погоди, – с восторгом сказала Лиля, вдохновляясь этим откровенным проявлением страсти. – Я покажу тебе ещё кое-что.

15. Как стремительна осень в этот год путешествий

Август изматывал дневной жарой и ночными грозами, не приносившими облегчения. Лиля просыпалась на рассвете и до полудня с другими катьонте работала в доме и подворье в полную силу, а после обеда, состоявшего в основном из прохладных фруктов или лёгкой холодной похлёбки вроде окрошки, поднималась к Дилтаду, который приезжал с полей переждать жару под крышей. Когда жара не донимала, Лиля ложилась на живот прямо на ковёр и переписывала строчки из выбранной наугад книги, с головой погружаясь в странные, нелогичные поступки странных незнакомых людей, правивших когда-то этой страной.

Впрочем, знакомясь с обычаями, многие из поступков она переставала считать странными.

– Кир Белдвер попал в немилость крейта, – сказал как-то раз Дилтад после отлучки в город. – Его застали с любовницей из севас.

– Белдвер – это тот, который женат на дочке прежнего крейта?

Дилтад кивнул. Они сидели в его комнате на мужской половине и ели большой арбуз, на запах которого прилетела оса, и Лиля смеялась, глядя, как Дилтад пытается выгнать её из комнаты большой тетрадью.

– О... Всё.

– Не закрывай окно, – попросила Лиля, подтягивая подол повыше. Дилтад зацепился взглядом за оборку платья, и она вскинула брови. – Пусть обдувает.

Она вытерла лицо мокрой тряпицей и легла на пол, раскинув руки и ноги, как морская звезда. Сквозняк шевелил кончики волос, потерявших дорогой оттенок, над которым Пашка так долго бился. Местное мыло, которым мыли и стирали буквально всё, едкое, жестокое, не оставляло шанса ни грязи, ни цвету, ни чему-либо постороннему задержаться на том, что им очищали.

Лиля скучала по запаху мыла "Дав". Каждый раз, когда она, неловко плюхаясь в седле, доезжала с Дилтадом до небольшой речки, тёплой и мелкой, и намыливала волосы, она вспоминала этот запах, который всегда стоял у них с Максом в ванной, чистенькой, светло-голубой, отделанной плиткой, которую она выбирала на "Экспо-строе" несколько часов. Дилтад смеялся – "Лилэр – поборница чистоты", – а потом снимал рубашку и закатывал штаны, залезал в воду и намыливал её, и постепенно его движения замедлялись, а взгляд тяжелел, и высокая трава на берегу, примятая их страстью, укоризненно шелестела им вслед, когда Лиля, смыв с влажной кожи песок и налипшие травинки, натягивала платье и громоздилась на смирную лошадку, которая везла её обратно в поместье.

– И что он теперь будет делать? – спросила Лиля, глядя, как Дилтад садится, а потом ложится на ковёр перед ней.

– Ничего. Это плохо. Он потеряет в деньгах. Репутация – это важно.Репутация – это всё.

Лиля кивнула. Понятно. Скомпрометировал свой бренд. Тут было всё очень сложно и одновременно просто. Закрытое от влияния извне сообщество высокородных кирио, ремесленники или торговцы севас, имевшие редкую, почти фантомную возможность приобрести титул кира, и катьонте с немыслимо длинными фамилиями, у которых не было шанса выбиться в люди. Трёхфазное средство для снятия мэйка, которое стояло у неё на полочке в ванной, было таким же. Сколько его не тряси – всё равно три разноцветных слоя через какое-то время оказывались друг над другом.

Лиля попыталась как-то разобраться с религией, но оказалось, что её тут не было как таковой. Вернее, не было служителей. Было странное, околокармическое понятие о грехах, и какое-то поистине средневековое – о том, что их, грехи, можно очистить, страдая. Её восклицание "о господи" тут звучало как набор букв, а происхождение "заветов добра и совести", напоминавших заповеди, выяснить так и не удалось. Особенно интересно было, откуда взялся завет добра "Омывай руки свои перед работой и после". Далгат рассмеялся на робкое замечание Лили о творце-демиурге, чьим произведением является этот странный мир, и сказал, что даже если кто-то и сотворил его когда-то, то теперь он явно ушёл заниматься своими делами, и теперь тут каждый сам за себя.

Это так и было. Каждый сам за себя. Лиля пыталась подружится с девушками-катьонте, с которыми поначалу выполняла работу по дому, но, как только она стала каждый вечер подниматься в комнату к Дилтаду, её будто вычеркнули из списка приглашённых на вечерние посиделки на кухне, когда все основные дела дома заканчивались, и девушки с парнями садились хоть на пять минуток перед сном посидеть, как свободные белые люди.