Лихое время. «Жизнь за Царя»

— Ага, — сказал воевода, обращаясь через голову мужика: — Значит, возьми Мишку Пего… Сироткина, да отведи вниз. Пущай посидит. Кочевряжится будет — в ухо дай. Потом Костку позови. Давай, Николка, ты седни за писаря побудешь.

Николка привычно вздохнул и, притащив из каморки бумагу и чернильный прибор, начал строчить, не дожидаясь приказа.

— Че ты там царапаешь? Еще и разговора не было… — подозрительно покосился воевода.

— Начало пишу. Ну, как обычно — «В лета семь тыщ… в съезжей избе Рыбнинского воеводы… бил челом купец Сергунька сын Николаев, Журавель по-уличному»… — пояснил Николка, макая перо в чернильницу. — Вот, теперь можно и спрашивать…

Журавель, поминутно крестясь, поведал, что продал вчера Мишке Сироткину, новожилу, три лодьи, по три рубля за посудину. Деньги Мишка отдал сразу же. А стал он нынче копеечки пересчитывать, видит — воровские — не одна, не две, а целая горсть, на три рубля с лишком! Побежал за Сироткиным, поймал его и поволок к воеводе… Тот идти не хотел, но стрельцов испугался.

— Всю бороду мне исплевал. Грит — я, мол, никаких воровских денег не давал, все копеечки — чистопородные! Так воеводе и скажу — поклеп, мол. Вот скотина-то этакая, Мишка, — грустно заключил Сергуня.

— Чего же ты сразу-то деньги не пересчитал? — поинтересовался воевода. — Как докажешь теперь, что его это деньги?

— А как доказывать-то? Он, когда мне деньги отдал, темнело уже. Я их и не сосчитал толком. Утром только в кисет-то и заглянул. Ты воевода, ты и думай.

— Ишь, какой умный! Ты, значит, надурил, а воевода решать должен. Ловко!

— А что ловко-то? Я ж головой да товаром рискую! — вызверился купец. — Я эти лодьи через всю Шексну гнал, мимо крепости, что пан Казимир сотворил. Он, собака польская, что делает — выходит на реку да всех купцов, кто туда-сюда идет, заставляет деньги платить. А кто не хочет — топит, к ядреной матери. С меня целый рубль взял. Сюда рубль, туда два… Да мужикам, что лодьи делали, четыре рубля. И всего-то навару четыре рубля. А тут три рубля козе под хвост.

— Ах ты, шельма какая, — поднял голову Николка. — А старшине-то что сказал, а?

— А че сказал? — вытаращился Журавель. — Все так и сказал…

— Не ври, — строго сказал казначей и повернулся к Котову: — Он, шельмец, старшине сказал, что мужикам за работу отдал шесть рублей. Мол, навару только два рубля.

— Хитер бобер! — всплеснул руками воевода. — Стало быть, обмануть хотел? Ну не сукин же ты сын после этого?!

— Так ведь, это… — заюлил купец. — Так бы оно все и вышло. Мужики по два рубля берут. Только у меня в Нелазском свояк живет, потому мне подешевше и уступили.

— Сколько не доплатил-то? — поинтересовался воевода.

— Ну, если по пять копеек с рубля, то еще десять копеек, — прикинул Николка.

— Какие десять копеек? — возмутился Сергунька. — А если бы я по два рубля куплял, как все прочие? Не-е, ничего я не должен… Я бы не сказал, так ты бы и не узнал.

— Цыц! — пристукнул кулаком воевода. — За язык не тянули, сам сказал. Стало быть, недостачу отдашь — десять копеек, да еще пять, за обман. До завтра не внесешь — рубль стребую да батогами велю отходить. Понял?

— Понял, — грустно кивнул Журавель и полез за кисетом. Отсчитав копеечки, он поднялся и, шаркая подошвами крепких, хоть и не новых сапог, побрел в двери.

— Куда пошел?! — рыкнул воевода.

— Как — куда? — не понял Журавель. — Домой. О воровских деньгах обсказал, копеечки свои, потом заработанные, внес. А как правду искать, сам решай. Чего еще-то?

— Ишь ты, какой скорый… Так ты не досказал — чего ты хочешь-то? Деньги вернуть али что?

— Так чего еще-то? — удивился Сергунька. — Конечно, хочу.

— Стало быть, бил ты челом, чтобы я отыскал тебе добрые деньги заместо худых?

— Н-ну… — протянул Сергунька.

— Не нукай, не запряг! — слегка осерчал воевода. — Отвечай толком. Указал ты мне на Мишку Сироткина, который воровские деньги тебе отдал. Так? Было такое?

— Н-ну…

— Мать твою, занукал… Встану сейчас да в ухо дам, — пообещал Котов, но бить мужика не стал. — И, стал быть, обвиняешь ты Мишку в том, что он нарочно тебе воровские деньги подсунул? Или — мог Мишка сам воровские деньги делать?

— Н-ну, — «нукнул» в очередной раз Журавель и невежливо поглядел на воеводу: — Чего-то я не пойму. Что ты мне вопросы-то какие-то дурацкие задаешь, с подковыркой…

— Щас узнаешь, — нехорошо усмехнулся воевода и позвал: — Костка, поди сюда!

Скрипнула дверь, и в палату вошел косолапый звероподобный мужик. Сняв войлочный колпак, лениво поклонился.

— Че звал-то, боярин? — поинтересовался Костка. — Так али по делу?

— Ты, друг сердечный, наглеть вздумал? — спросил Котов так, что всем стало не по себе…

— А че таково-то?.. — робко пробурчал мужик.

— А то, Костенька, что ежели я тебя позвал, то это уже мое дело — по делу, без дела ли… Внятно изъяснил?

— Внятно, — сказал мужик, становясь ниже ростом.

Костка, что был за ката и за тюремного сторожа, мужик неплохой. Не было случая, чтобы кого-нибудь до смерти засек. Только если не чуял, что над ним стоит сила, наглел без меры. Александр Яковлевич, зная его натуру, время от времени учил кулаком, а когда сапогом.