— Где это слыхано, чтобы пехота атаковала конницу? — вопросил чей-то голос, и, обернувшись, Твенг наткнулся на ошеломленный взгляд Мудрого Ангела, жаждавшего быть обок него. Ну, хотя бы мелкотравчатые чернявые валлийские бесы, хотел было сказать он, и уж англичанам ли, участвовавшим в этих войнах, этого не знать, но их тут было раз, два и обчелся.
Он промолчал, потому что это не составит никакой разницы: если скотты продолжат продвижение, то накатят, поймав передовую дружину в ловушку в излучине реки. Вода с трех сторон, места для внятного построения попросту нет, и невозможно безопасно переправиться обратно через мост по двое за раз. Единственный выход — вперед, прямо на воронье гнездо наконечников пик.
— Крессингем! — рявкнул Мармадьюк, и жирный казначей, узрев это, разевал и захлопывал рот, словно не издавая ни звука: рев, крик и ветер глушили и уносили слова прочь.
— …атакуем их, мой государь! В атаку!
Твенг увидел, как казначей воздел меч и рыцари авангарда зашевелились, будто свора, учуявшая запах. Меч опустился, и конница неспешно тронулась, набирая ход с каждым шагом.
Иного способа выиграть время для пехоты, особенно лучников, попросту нет, понял Твенг. Все они валлийцы; ирония ситуации не ускользнула от его внимания, и он на миг озадачился вопросом, будут ли Аддаф и ему подобные сражаться.
Надев громаду шлема и поправив щит, он двинулся следом за Крессингемом, услышав песнопение, внезапно взмывшее высоко и твердо. Сладостные голоса юных Ангелов, еще не заглушенные сталью их больших шлемов.
Они пели. Хэл смутно расслышал это, стремительно шагая мимо лучников, пускавших стрелы по высокой дуге, хаотично падавшие на массу людей, стиснутых сверкающими змеиными извивами реки. Люди из Селкерка поспешно выхватывали оставшиеся впереди снаряды, потому что тоже расслышали пение, увидели движение конницы в их сторону и хотели убраться от нее прочь, обратно в безопасность позади неуклонного рокота камнепада пикейных баталий.
Медленный, перекатывающийся рев этих баталий заглушил ангельские голоса. Он нарастал, набирая гневный накал, вспухая страхом и яростью, почти в ногу с надвигающейся конницей, теперь перешедшей на хлесткую рысь, пока не изрыгнулся чудовищным, раздирающим горло воплем, когда пикинеры остановились неровным рядом, упирая пики в землю.
Передние ряды опустили грудь на левое колено, поддерживая пику и отставив правую ногу назад. Стоявшие позади подняли свои длинные пики над головами, вдавили пяту пики переднего в мягкую землю, топнув по ней левой стопой и навалившись всем весом, чтобы удержать ее на месте. А стоящие у них за спинами просунули длинные древки между головами, кладя их на плечи передних, когда вес стал неподъемным, и уперли их пяты в собственные плечи, замотанные плащами для защиты от ожидаемых ударов.
Тяжело дыша, потея, как быки, ревя, как слюнявые звери, они застыли в собственном смраде и страхе, близкие, как возлюбленные, ожидая, когда на них накатится рушащаяся волна пришпоренных лошадей.
Время текло, тягучее и золотистое, как мед. Укрывшись позади пикейной баталии отца, Хэл видел коней — сплошь в доспехах, фыркающих бестий с безумными глазами, колышущиеся копья, подскакивающие щиты — белые лебеди, алые вепри, клетчатые, бордюрчатые. Дыхание вползало в его ноздри и вырывалось из них, ладони зудели, в паху тугим, твердым комом засела тяжесть; ему хотелось убежать, помочиться, закричать. Казалось, это невозможно выдержать…
Они ударили с оглушительным треском разлетающейся щепы, как рушащиеся деревья, и время снова с воем рвануло вперед. Кони визжали, бились и вздымались на дыбы, скрежеща желтыми зубами, выгибая шеи туда-сюда. Люди орали и кололи, валились в гвоздящую, разбрызгивающую грязь круговерть копыт и металла, перемалывавшую и квасившую их.
Хэл услышал какие-то бессмысленные крики, обнаружил, что это его собственный голос, и пришел в движение, продираясь в вихревое коловращение с ощетинившимся комом пик в центре, высматривая упавших и беспамятных. Барахтаясь, натужно толкаясь из-под мертвой тяжести своего коня, закованного в толстые кожаные доспехи со стеганой подкладкой, унизанные бронзовыми кольцами, выполз человек в кольчуге и сюркоте из такой же кожи и бронзы, украшенных геральдическим синим львом на желтом поле. Увидев Хэла, он с трудом, покачиваясь, встал на ноги, подняв руки в знак капитуляции.