Лев Кожевников. Улыбка Афродиты. Смерть прокурора

В прошлом году, в начале месяца Таргелиона, афинский купец Дамасий с сыном вышли в море на двух торговых кораблях. Их трюмы были набиты оружием. Погода держалась благоприятная, дул устойчивый попутный ветер, и уже наутро четвертого дня корабли показались в проливе между южной оконечностью Пелопоннесса и зеленой гривой острова Киферы. Они обогнули серые скалы Парнонского хребта и вскоре входили в знаменитый Лаконский залив. Восточный ветер, отрезанный от акватории залива длинной грядой, стих, и паруса на реях безнадежно повисли.

Стоя на передней палубе, Асамон с любопытством разглядывал мощные хребты Тайгета. Отдельные вершины, он насчитал их пять, даже летом сверкали белоснежными ледниковыми шапками и тянулись далеко на север. Корабли один за другим вошли в устье Эврота и, напрягая весла, двинулись вверх по реке. К полудню они одолели расстояние в несколько парасангов и встали на причал.

Это была Спарта, город на семи холмах.

Едва корабельщики закрепили петли на причальных столбах, на берегу в пестрой толпе торгового люда появился огромный, воинственной наружности, лохаг.

— Эй, кто такие?

Его голос мало походил на человеческий. Скорее, это был львиный рык. Дамасий, путаясь в складках одежды, выбрался на палубу.

— Мое имя Дамасий, сын Эвкла из Афин. Торговец.

На хмуром лице гиганта мелькнуло подобие улыбки. По мановению руки, держащей копье, к причалу выехало около десятка грузовых колесниц, ожидавших прибытия кораблей. Дамасий довольно крякнул. Он давно заметил, что даже хлеб, которого из-за скудости почв в его родной Аттике всегда недоставало, и тот скачет в цене, словно норовистая кобылица. Зато оружие в цене было всегда. На сбыт Дамасий не жаловался. Асамону он объяснил это так: «Если ты не умеешь защищать себя и не имеешь средств для защиты, хлеб тебе не понадобится».

По уложенным сходням спартанец первым взошел на корабль. Вблизи он оказался еще громаднее. Даже корабль под его весом дал ощутимый крен. Два толстых кожаных мешка с клеймами с тяжелым звяком упали на палубу к ногам Дамасия.

— Здесь плата. Считай, афинянин.

Забыв о возрасте, Дамасий резво склонился над мешками. По распоряжению басилевса общинная казна Спарты щедро рассчиталась с ним за оружие золотыми персидскими дариками. Эти монеты имели хождение не только в Элладе, но далеко за ее пределами, во многих землях, отложившихся ныне от великого царства персов.

— Милость богов все делает легким,— довольно бормотал Дамасий, сидя на корме под навесом и пересыпая в ладонях масляно-желтые, сияющие дарики.

Асамон послонялся в порту меж торговых рядов и, оглянувшись по сторонам, повернул в город. Он опасался лишь одного: чтобы никто из людей, прибывших с ним, не увидел его и не донес об этом отцу. Но на полпути сзади, мимо, с грохотом пронеслась колесница и круто затормозила в облаке поднятой пыли.

— Гей! Ступай сюда! — прогремело с колесницы.

Асамон остановился. Это был тот самой лохаг, но выглядел он более дружелюбно, чем там, на причале. Левой рукой он удерживал рвущихся в поводу коней. Асамон отрицательно мотнул головой.

— Я еще не разучился ходить.

Спартанец гулко расхохотался.

— Ты можешь не успеть на праздник. Спеши, афинянин.

Асамон понял, что его опасения напрасны, и вспрыгнул на колесницу, крепко ухватившись за скобу. Кони рванули с места и полетели вверх, в город. Возле круглого здания, посвященного Зевсу и Афродите Олимпийским, спартанец круто осадил коней.

— Иди туда.

Он указал вдоль шпалеры столетних дубов и, явно довольный чем-то, оскалил в улыбке крепкие зубы. Глядя вслед колеснице, Асамон вспомнил слова отца: «Сделка считается взаимовыгодной, если каждая из сторон искренне полагает, будто она крепко надула другую».

Что ж, спартанцы ценят оружие, в Афинах же оружию предпочитают деньги. Скоро Асамон и сам убедился, что это так. Все спартиаты в городе, от мала и до велика, носили при себе короткий меч на перевязи, либо кинжал. Даже окликнувший его дряхлый старец, которому Асамон помог сойти со ступеней Скиаса, и тот подпирал свою немощь не посохом, а шел, держась за дрот с грозно отточенным двуострым жалом. В Афинах все было наоборот. Если ты появился с оружием в общественном месте, закон карал тебя штрафом. При повторном нарушении виновного попросту бросали в яму.

Поддерживая старца и с любопытством озираясь по сторонам, Асамон двинулся в указанном направлении за праздной толпой горожан.

Вскоре он оказался на главной площади города. Это место здесь называли Хором. Посреди многолюдья они отыскали удобное место под сенью памятника «Народу спартанскому» на углу улицы Афетаиды, ведущей с площади. Старик пояснил, что именно здесь, на этой улице, Икарий устроил состязание для женихов Пенелопы, и выиграл состязание Одиссей. Доказательство тому — храм Афины из розового камня на противоположной стороне, построенный Одиссеем в честь победы над женихами. Он назвал его Калевфие, «богиня дорог».

Звуки медных тимпанов всколыхнули толпу. Все взоры устремились вдоль Афетаиды.