Летопись 1 (СИ)

  – Да! Язык сломаешь, если выговорить. Он же снабжением занимается, дед пристроил, когда сам работал в управлении тыла. Его сняли, хотели судить, но он выкрутился как-то. Распродал все наворованное, – понизила голос мать, – на взятки пустил. Его и оставили в покое. Получил условный срок за кражу туалетной бумаги для солдат, остальное замяли. А могли и расстрелять. Алексей умнее, не берет. Поэтому и в инспекцию угодил.

  – Не понимаю. Как это – не берет и в инспекцию угодил?

  Мама аккуратно кладет пакетики с чаем в стаканы, осторожно наливает горячую воду. Денис сразу накрывает свой стакан блюдцем, сверху кладет чайную ложку.

  – Чай слишком крепкий будет, – заботливо предупреждает мама. – Для сердца плохо.

  – Жидкий не люблю. И пожалуйста, мама, клади мне два пакетика, я же просил!

  – Вот начнешь жить сам, тогда клади. Варенье бери яблочное, оно самое полезное. И булочку.

  – Ладно. Так что там с инспекцией?

  – Если воруешь – надо делиться, иначе за решетку отправишься. Алексей – ну, он не вор, ты не думай. Просто работа такая.

  – Крутиться надо?

  – Да. Ты мне, я тебе – многие вопросы иначе не решить. Вот он и крутится.

  – Видимо, недостаточно, если посылают на Окраину.

  – Не знаю, – пожала плечами мать. – Леша трусоватый с детства. Драк боялся, всегда в компании с кем-то постарше гулял. Учился хорошо в школе.

  – Мам, я тоже хорошо учился, – улыбнулся Денис.

  – Ты другое. Помню, как-то позвали его на день рождения одной девочки. Противные девки какие! Напоили его, глаза накрасили, губы и домой отправили.

  Мамин взгляд упирает в потолок, в глазах возмущение, лицо обретает “прокурорское” выражение. Вроде как “противные девки” собрались на потолке и шепчутся, поглядывая на сына – вот бы и его накрасить!

  – Это детство, – снисходительно машет рукой Денис. – Бывает и хуже.

  – Но он же хороший человек, добрый! А сучки мокрожопые – прости меня, Господи! -воспользовались.

  – Мама! После еды!

  – В общем, избавиться от Леши захотели! – подытожила мама.

  Денис допивает чай, последний кусочек сдобы исчезает во рту.

  - И ты после этого все еще хочешь, что бы я пошел в армию? – бубнит он с набитым ртом.

  - Да не то что бы очень уж хочу, - пожимает плечами мать. – Ну, закончишь ты учебу, получишь диплом. Дальше что? Учитель в школе?

  - После универа я могу преподавать в ВУЗе.

  - Хрен редкий не слаще! – махнула рукой мама.

  - Почему вы все коверкаете поговорки! Это семейное, что ли?

  - Не коверкаем, а уточняем смысл. Разница-то в зарплате велика ли?

  - Мама, мне нравится быть учителем.

  - Где, в школе? – всплеснула мать руками, будто выбивая пыль из карманов. – Там одни малолетние бандиты!

  - Я буду хорошо учиться и устроюсь преподавателем в институт или элитную частную школу, - «уперся» Денис.

  – Ладно-ладно, учись, - махнула сразу обеими руками мать. – Дело твое. Только не женись сразу, как поступишь в университет. А то будет тебе такая элитная школа с институтом – побежишь на службу, задрав штаны, куда подальше с глаз долой любимых! Но имей ввиду, далеко не убежишь, у мокрожопых сучек руки длинные!

   ГЛАВА ВТОРАЯ, Снегирев.

  Алексей Павлович брел, не разбирая дороги, будто в полуобморочном состоянии. Предстоящая командировка не выходила из головы, грызла и точила изнутри, словно раковая опухоль. Под ногами чавкала грязь, вода затекла в ботинки, носки намокли и мерзко чвакали. Низ брюк потемнел, пятна грязи облепили ткань и проникли внутрь, касаясь кожи мокрыми гадкими губами. Прохожие оглядывались. Одни усмехались, другие понимающе кивали – горе, мол, у человека, кто-то близкий помер…

  “Еще нет, не помер, – с горечью думал Алексей Павлович. – Но уже скоро умрет в страшных муках самый близкий мне человек. Просто наиближайший – это я! Я, любимый и обожаемый, холимый и лелеемый, сдохну. И будет счастьем, если это произойдет быстро. А мне всего-то тридцать лет… ладно, чуть больше! Сколько женщин я пропустил… кстати, сколько? Как минимум, пятнадцать – это верняк, только кивнуть и дело в шляпе. Вернее, в постели. А сколько было так-сяк, то есть постель только после ритуала ухаживания цветы-кафе и свечи в сумраке квартиры? Не меньше трех! А я, дурак прибитый, все ждал единственную и неповторимую!” – иронично думал он, шлепая по очередной луже.

  Талая вода наполнила ботинки так, что уже выплескивалась при каждом шаге, а пальцы ног онемели. Холод привел в чувство, приглушил страх и отрезвил. Алексей Павлович выходит на сухое место, взгляд упирается в обшарпанную дверь подъезда, ползет вверх и проваливается в синюю глубину неба. Перистые облака неподвижно висят в стратосфере, равнодушные, как надгробья, и чистые, как первый снег. Они плывут в вышине так медленно, что человеческий глаз не в силах заметить движения. Им наплевать на все, что происходит внизу. Люди и звери копошатся в полной тишине, воображая, будто от них что-то зависит. Глубочайшее заблуждение! На самом деле…

  – Мужчина, дайте пройти! – режет слух сварливый бабский голос.