Лето по Даниилу Андреевичу // Сад запертый

Данька стряхивает ее с плеча. Спохватившись, гладит по волосам. Он уже не знает ничего, ничего не понимает. Петрович напротив раскачивается над рюмкой багряным колоколом. Опухшие брылья печально дрожат.

– Курнем? – спрашивает Данька и выходит с Варькой на воздух.

– …Они еще летом продали квартиру – кавказцам каким-то. Очень быстро продали. Деда забрали и уехали.

– Куда? – зачем-то спросил Данька.

– Кажется, у них родственники в Севастополе. А новые хозяева так и не появились…

– Мы – новые хозяева, – поясняет Петрович и плечом проталкивает Даньку в прихожую. – Что встал? Располагайся. Вот, сержанта еще поселишь куда-нибудь. Он тебе кофей по утрам готовить будет, – капитан аж гоготнул, так ему понравилась идея. Соседка жалобно посмотрела на Даньку и исчезла. Ворон обернулся – на площадке теперь маячил рослый парень с рюкзаком через плечо и сержантскими лычками.

– Меня Алексеем зовут, – представился. – Я здесь на пропусках буду сидеть, когда вахту сделают. Мы с вами соседи, – Данька рассеянно пожал руку.

– Эй, мужики, – тихо произнес он. – А это какой город?

– В смысле? – не понял драчун.

– Ну, город… где мы находимся.

– Планета Шелезяка, населена роботами, – съязвил дяденька.

– Ты подожди, – прервал его парень, – ты откуда такой красивый нарисовался вообще?

– Не помню, – сдавленно произнес тот. – Кажется, мы с пацанами в увал пошли…

– Ты служивый, что ли?

– Да вроде…

– Имя помнишь? Номер части?

Парнишка присел на корточки и обхватил голову руками.

– Ничего не помню. Бля, да что ж такое-то… Решат, что я съебался.

– Подожди до утра и попроси сестру твой шмот принести, – наставлял его дяденька. – Хоть что-то там у тебя должно быть с собою.

Пацан сидел на корточках и качал забинтованной головой, повторяя – не помню, не помню.

Когда они ушли, Алька домыла площадку, выкинула окурки из консервной банки, служившей пепельницей, и решила не рисковать, бегая за автобусом, а провести эту ночь в своем подвале. Должно же наконец найтись хоть что-то – думала она, и перед глазами у нее все стоял человек, заброшенный в незнакомый город без близких, без прошлого, без имени и даже без штанов.

В гостиной стоял огромный овальный стол и пустой сервант. Старый пустой сервант. На стене висела карта – материки, моря и океаны. Еще – огромная морская черепаха. Прежние хозяева были явно тем еще кусочком истории. Данька закрыл за собой дверь и еще раз оглядел комнату. Ему стало не по себе – обстановка слишком напоминала бабушкину квартиру на берегу одной из малых речек нашего города, где он, собственно, и провел первые несколько лет жизни. Даже карта на стене – атласная, крепкая, как шкура земли, только у них шарик был поделен на два – анфас и профиль; Новый и Старый свет. Дед Даниил Андреевич, его полный тезка, был морским офицером.

– Чё, лейтенант, а правда здесь адмирал жил? – Леха толкнул дверь, Даньке пришлось посторониться. Он пожал плечами – не знаю, мол. – Счастливая квартирка, – сержант улыбался; доволен.

– Ботинки сними, – посоветовал Данька. Сам так и стоял, как кот – в сапогах.

Собаки орали по всей деревне, кричали люди. По чердакам шарили желтыми кончиками пальцев карманные фонарики. Облава сгребла бродяг, в железных ящиках грохотали и скреблись человечьи кости. Никто не хотел так, но каждый теплый уголок в эту холодную солнечную осень был обитаем.

– Отбросы, – коротко сплюнул капитан, он был недоволен.

Деревенька Санино; в стороне от тракта. Жители – пьянчужки, бабки с козами и цыгане со всей остальной живностью. Заповедник натурализма и нищеты в двух шагах от одного из культурных центров цивилизации. Машины Дружины подошли с двух концов единственной улицы. Предосторожности излишни: деревенька так давно и прочно пребывает в летаргическом забытье, что никто и с места не стронулся. Чуть на отшибе стоит большой цыганский хутор. Собрав урожай бомжиков, на зиму пригревшихся в пустующих деревенских домах, дружинники направляются туда.