Лето по Даниилу Андреевичу // Сад запертый

Домыв в этот раз свою лестницу еще до подъема, Алька сгоняла в ларек за перекусом и вернулась в подвал. Устроилась на продавленном стуле, взяла очередную папку и открыла пакетик чипсов. В первое время она всегда выходила поесть на улицу. Душный, тяжелый, с нотой подвальной гнильцы воздух, чужие трагедии в бурых картонных папках, все это напрочь перебивало любой намек на аппетит. Но теперь, спустя время, Алька поймала себя на том, что и подвальный запах уже не ощущается, и чужие истории, за редким исключением, перестали трогать. Она больше не вчитывается в каждое имя, не разбирает напряженно докторские каракули. Сразу методично откладывает в сторону всё, что не касается травм. По диагонали просматривает большинство дел. А если документы настолько сильно повреждены плесенью, что и не разобрать написанное, то она попросту не тратит на них время. Отряхнув руки от чипсовых крошек, она стряхнула толстый слой пыли с немного рыхлого и влажного картона, повозилась с завязочками – это была самая нелюбимая часть. Отсыревшие веревочки редко поддавались сразу. Пытаясь подцепить узелок, она подняла голову, глядя на стеллажи с не разобранными еще делами. На мгновение ей подумалось, что так и должен выглядеть труд не очень чистой души, попавшей в чистилище. Которую и в ад-то не отправить, потому что не за что, но и в рай пускать не положено. Вот и мается она, искупляя какую-то позорную мелочь бессмысленным и безнадежным трудом. Ты же понимаешь, насколько это была иллюзорная идея? – спросила она себя голосом Вадима, наконец развязав папку. – Насколько мала вероятность, что его в принципе довезли до какой-то больницы? Почему ты вообще решила, что было кого довозить? Сколько еще больниц в этом городе, обнявшем своими рукавами залив. В какую больницу устроишься уборщицей после того, как перелопатишь этот архив? Дура наивная.

«На цыган» выехали к полудню; от Управления пошла машина с солдатами и два милицейских «козла» – один с отделением для арестантов, в другой поместились Данька, Петрович и участковый по деревеньке Санино. По дороге капитан в двух словах объяснил тактическую задачу. Чингис слушал молча, все в окно смотрел; вдоль вспомогательного шоссе тянулись подмерзшие поля, дачные домики, птицефабрика. Задворки дворцово-паркового хозяйства, вытянувшегося по побережью с северо-востока на юго-запад. Вскоре они занырнули еще дальше на континент. Данька опустил стекло и зажег сигарету. Капитан включил музычку – популярную лет пятнадцать тому назад бразильскую плясовую. Чингис даже дымом поперхнулся от такого бытового абсурда – ламбада посреди унылых полей кормовой свеклы.

Лейтенант спотыкается на последней ступеньке; едва не поцеловав грязный дощатый пол. Следом за Веснушкой вываливается в комнату.

Второй этаж – это почти что чердак. Маленькая комнатенка с косым окном. Топчан с одеяльцем, гора тряпок в углу, битое зеркало. Похоже на девичью спаленку. Веснушка бросается к окну с победным воплем: из сарая с этой стороны дома выбирается мужик с вещмешком через плечо. Пригибаясь, ломится в кусты. Улепетывает. Очередью из калаша Веснушка срезает верхние ветки низеньких яблонь. Мужик хлопается на пузо, вскакивает и сигает в канаву. Веснушка с воплем и треском бьет ногой в окно. Сухая рама трещит; опадают стекла. Мужик бежит через поле. Чингис ловит Веснушку за рукав, но тот во время удара потерял равновесие. Ткань камуфляжной куртки обдирает пальцы до боли под ногтями; под собственной тяжестью дружинник ухает из окна во двор. Мужик оглядывается. Чингис расстегивает кобуру; видит небритое лицо и как в оскале сверкают золотые зубы. Улыбается; ах вот оно как. Предохранитель идет вниз. Чингис врастает ногами в пол и чувствует себя нежной маленькой пружинкой, натянутой и бездумной. Удаляющаяся фигурка начинает расплываться в сумерках; еще чуть, и цыган скроется в лесополосе, окаймляющей дорогу. Мокрые деревья топорщатся последней листвой, стволы астеничные и скрюченные. Лесополоса режет горизонт напополам, Чингис легким движением перекидывает затвор. Патрон из магазина перемещается в патронник. Большим пальцем взводит курок; поле, низкое небо и начинающийся дождь – все, как в шахматах, рассечено на квадраты. Е2-Е4; в центре – удаляющаяся фигурка. Мешок подскакивает за плечами. Гремит выстрел. Веснушка матерится среди дохлой крапивы.

Папка раскрылась, подшитые листочки слегка трепыхнулись от подвального сквозняка. На первой странице среди поступивших значилось «Неизвестный. Травматология. Предп. 20–30 лет. Сост. тяжелое. Комб. травм., ЧМТ, обморожение конечностей. Ампутация». Гулко ухнуло в груди и заложило уши. Дрожащей рукой отогнула подклеенный листочек. Больше пока ничего. Дальше надо смотреть журнал отделения.