Лето на Парк-авеню

Я оставила Элейн в баре и ушла. У меня кружилась голова от джина и всего, что я услышала. Я повторяла про себя, не желая в это верить: «Родителям пришлось пожениться, потому что мама забеременела мной. Они меня не планировали. Я появилась по ошибке». Но теперь я, по крайней мере, знала, из-за чего мамин отец так обошелся с ней. Из-за меня.

Когда я вернулась домой, там было душно, даже с открытыми окнами. Меня шатало от выпитого и отчаянно хотелось чем-то набить живот, но выбор у меня был невелик. Я нацелилась на пачку крекеров и банку арахисового масла, но вскоре поняла, что это не то. Тогда я выпила бутылку апельсиновой газировки, забавляясь пьяной мыслью, что у нас дома, в Янгстауне, говорят шипучка, а не газировка.

Дома, в Янгстауне…

То, что я узнала о родителях, легло на меня тяжкой ношей. Я почувствовала себя ответственной за то, что круто поменяла жизнь двух человек. Если бы не я, мама осталась бы в Нью-Йорке и, вероятно, продолжила бы карьеру модели, несмотря на недовольство ее отца. Она бы встретила другого мужчину, вышла за него и родила другого ребенка. Может, даже нескольких. А мой отец? Он бы вернулся после войны к себе домой, в Янгстаун, женился там на ком-то и тоже зажил бы другой жизнью, с другой семьей.

Но даже если родители и винили меня в том, как я перекроила их судьбу, они никогда не давали мне это почувствовать. То, что я узнала, не заставило меня усомниться в их любви ко мне. Элейн пыталась подчеркнуть это, но я и так знала, что родители любят меня. И все же это вызвало определенный сдвиг у меня в сознании, в моем представлении о родителях. Во всяком случае, мне не пришлось переписывать историю их любви. У меня было достаточно воспоминаний о том, как они держались за руки, как целовались украдкой, думая, что никто не видит, как медленно танцевали в гостиной под музыку из радио, и мама напевала отцу на ухо. Они были счастливы, насколько я видела. Так что этот сдвиг касался только меня, моего отношения к себе.

Я понимала, что в какой-то момент должна буду что-то сказать отцу, но разговор такого рода лучше вести в живую, чем по телефону. Особенно, когда на заднем фоне маячит Фэй, а отец то и дело поглядывает на часы над плитой, прикидывая, во сколько ему обойдется наше общение.

Глава двадцать восьмая

Той ночью я почти не спала, перебирая в уме все, что услышала от Элейн, и снова виня себя в том, что испортила маме жизнь. И отцу. И чем дальше, тем больше я себя накручивала. Мне удалось заснуть за полчаса до будильника, и на краткий миг я провалилась в счастливое забытье. Было утро четверга, двадцать четвертое июня. Наш июльский номер поступил в продажу. Однако едва я проснулась, как на меня навалились со страшной силой вчерашние впечатления. Провалявшись в постели еще двадцать минут, я выползла из-под одеяла и заставила себя начать новый день.

Приняв ванну, я спешно оделась и вышла из дома раньше семи. Выпила чашку кофе в закусочной на углу 76-й и Лексингтон. По пути к метро прошла мимо газетной палатки, пестревшей газетами и журналами, сигаретами и жвачками. Я смотрела во все глаза: «Макколл», «Домашний журнал леди», «Эсквайр», «Тайм» и «Лайф». Там были все мыслимые журналы, кроме «Космополитена».

Впрочем, время было еще раннее, и продавец, возможно, еще не выложил все новинки, хотя верилось в это с трудом, ведь он упускал клиентов, спешащих на работу. Перед самой станцией метро была еще одна газетная палатка, но и там я не увидела «Космополитена». Я даже подумала, вдруг Бриджет с Эриком объединили напоследок усилия и устроили какой-нибудь саботаж на складе.

Я уже представляла, как буду утешать Хелен, если увижу ее в слезах, пока ее несчастные сотрудники будут собирать свои вещи и разбредаться в поисках лучшей доли. Ожидая поезд, я рисовала в уме картины мрачного исхода. Все сидячие места в вагоне были заняты, так что я стояла в толчее, держась за грязный поручень. Я опустила взгляд на свои новые голубые туфли и пожалела о таком расточительстве, ведь мне грозило остаться без работы.

Когда поезд приблизился к станции «68-я улица» и начал тормозить, скрежеща колесами, я подняла взгляд и заметила знакомую обложку. Профиль Ренаты с соблазнительными пухлыми губами и внушительной грудью. Значит, журнал все же поступил в продажу. Хоть где-то. Его жадно листала молодая женщина – одна из тех, о ком Хелен говорила «мои девушки». Она так погрузилась в чтение, что едва не проехала свою остановку – вскочив с места в последний момент, она метнулась к дверям.

Я смотрела, как заходят и рассаживаются новые пассажиры. Глядя вдоль вагона, запруженного черно-белыми газетами, я замечала кое-где цветные пятнышки. Один, два, три «Космополитена» в руках «девушек Хелен». Сойдя на 57-й улице, я взглянула на газетную палатку, но опять тщетно.

Спросив продавца, я услышала:

– Нет. Все ушли. Больше нет. Распродан.

Распродан? Распродан!