А это же, как известно, самое главное.
Послесловие
Ну вот я и рассказал вам мою новогоднюю историю.
Вы помните, что, когда я ее начал писать, я сидел на широком лугу? На деревянной скамейке, за качающимся столом, помните? И если мне становилось жарко, я смотрел наверх, на скалистые уступы и расселины Цугшпитце.
Но время течет...
И вот послесловие я пишу уже снова в Берлине. Именно здесь у меня маленькая квартирка. В пятиэтажном доме, окруженном садом. Кстати, у меня гостит мама, и к обеду я должен быть дома без опозданий. Сегодня макароны с ветчиной. Это мое любимое блюдо.
И вот я сижу перед кафе на Курфюрстендам[20]. Наступила осень. Когда поднимается ветер, на асфальт падают желтые и бурые листья.
Куда улетела яркая бабочка по имени Фрида, которая на протяжении пяти недель навещала меня чуть ли не каждый день? Бабочки не стареют. Фрида, должно быть, умерла. Она была такая приветливая и преданная. Мир праху eel
А что-то поделывает бурый теленок, который каждый вечер заходил за мной и провожал меня до отеля на озере? Может быть, он уже стал быком? Или его пустили на телячьи котлеты? Ах, Эдуард был такой симпатичный! Если бы он сейчас пересек Курфюрстендам, остановился перед моим плетеным стулом, весело взглянул на меня да подтолкнул своими маленькими рожками, я бы запел от радости на тирольский лад. И я бы определенно взял его к себе. Он мог бы, наверное, жить у меня на балконе. Я бы кормил его матрасом из морской травы, а вечерами прогуливался бы с ним по Грюневальду[21]...
Но тут, где я сейчас сижу, не проходит ни один теленок. В лучшем случае - несколько ослов или бегемот.
И звенят трамваи. Катят мимо, ворча и фыркая, автобусы. Воют машины, будто их режут. И все это торопится, спешит. Ну да, ведь я же снова в большом городе.
У подножия Цугшпитце пахло полевыми цветами. Здесь воняет автомобильной резиной и отработанным бензином. И все-таки если это или фабричные трубы, многоэтажные дома или горы с вечными снегами, хлебные нивы или станции метро, бабье лето или телеграфные провода, переполненные кинозалы или зеленые озера - словом, город или деревня, я люблю и то и другое. И то и другое заслуживают, чтобы их любили. И чем бы то было одно без другого?..
Прежде чем поставить точку, я должен вам рассказать о только что состоявшейся встрече. Среди множества людей, что проходили мимо, повстречался также и офицер торгового флота. Пожилой господин в великолепной синей форме с золотыми нашивками и звездами. А с ним мальчик в гимнастической шапочке. Ошибка исключалась. Это были Джонатан Тротц и капитан.
- Джонни! - крикнул я.
Мальчик повернулся. Капитан остановился. Я подошел к ним и поклонился капитану.
- Ты ведь Джонни Тротц из кирхбергерской гимназии Иоганна-Снгнзмунда? - обратился я к мальчику.
- Да, конечно,- ответил он.
- Я очень рад, - сказал я в ответ. - А вы тот самый капитан, который как отец заботится о Джонни? - спросил я господина в морской форме.
Он приветливо кивнул, и мы протянули друг другу руки.
- Я написал о вас книгу, - сказал я гимназисту. Правда, о тех удивительных событиях, которые произошли с вами два года назад под Новый год. Теперь-то ты уж, собственно, наверное, секунданер, и мне бы надо называть тебя на «вы». Но я не делаю этого. И ты этого тоже не потребуешь. Помнишь ли ты о том времени, когда реалисты сожгли у Эгерланда в подвале ваши тетрадки для диктантов?
- О, я все это помню еще очень хорошо, - сказал Джонни. - И вы об этом написали?
Я кивнул.
- И о прыжке с зонтиком, - добавил я, - когда Ули сломал ногу.
- Вам и это известно? - удивился Джонни.
- Разумеется, - ответил я. - И это, и еще многое-многое другое. Как поживают остальные? У Матиаса все еще такой же хороший аппетит?
- Он не ест, - сказал Джонни. - Он пожирает! И во-вторых, два раза в неделю он занимается боксом в спортивной школе.
- Превосходно! А что поделывает Себастьян?
- Он вдруг увлекся химией. Он читает толстенные тяжелые книги об электронной теории, о кинетической теории, о квантовой теории и о прочих подобных вещах. Он хочет стать ученым и узнать, что находится внутри атомов.
- А что делает твой друг?
- Мартин? Он все еще первый ученик в классе и все еще приходит в ярость, когда совершается какая-нибудь несправедливость. А в остальное время он рисует. Это же вам тоже, конечно, хорошо известно. Его картины очень красивы, и профессор из Академии искусств пишет, что ему надо стать художником. А отец у Мартина снова нашел работу.
- Это меня определенно радует, - сказал я. - А Ули?