Летающий класс

- Это совершенно исключено, - решительно заявил Джонни. - В таких вещах я не ошибаюсь. Можешь на меня полностью положиться. - Он задумался. - И не забудь также о следующем: Некурящий определенно не случайно поселился со своим железнодорожным вагоном недалеко от нашей школы! Он, правда, захотел жить в уединении и сколько-то лет тому назад расстался со своим окружением, не оставив за собой следа. Но он все же не мог полностью порвать со своим прошлым. И, общаясь с нами, он вспоминает о своем собственном детстве. Я все это так хорошо понимаю, Мартин! Я как будто это сам пережил.

- Наверное, ты прав, дружище, - проговорил Мартин. - Оба будут рады! Ведь верно?

Джонни восторженно кивнул.

- И если мы увидим, что правы, - сказал он, - мы уж конечно не станем распускать нюни.

- Железно! - буркнул Мартин.

Он возвратился к себе в девятую комнату. Там он извлек из парты картину, которую нарисовал для своих родителей. Она была еще не совсем готова, и он продолжил работу над ней. Он собирался положить ее дома под елку. Завтра, самое позднее послезавтра, он получит деньги на поездку домой, которые ему, должно быть, уже выслала мать.

Картина была довольно чудная. На ней было зеленое озеро и покрытая снегом гора. На берегу озера росли пальмы и апельсиновые деревья с большими апельсинами на ветвях. По озеру плавали раззолоченные гондолы и лодка с буро-красным парусом. По набережной ехал голубой экипаж. Этот экипаж тащила шестерка серых в яблоках лошадей. В карете сидели родители Мартина в воскресных костюмах. А на облучке экипажа сидел сам Мартин. Но он был старше, чем сейчас, и у него были элегантные темно-русые усы. Около экипажа стояли люди в ярких южных одеждах и махали руками. Родители Мартина приветливо раскланивались во все стороны, а Мартин салютовал кнутом.

Картина называлась «Через десять лет». Мальчик этим как бы хотел сказать, что через десять лет он будет зарабатывать так много денег, что родители смогут вместе с ним совершать путешествия в далекие экзотические страны.

Матиас посмотрел на картину, прищурив глаза, и сказал:

- Черт возьми! Ты определенно станешь такой же знаменитостью, как Тициан или Рембрандт. Я уже заранее радуюсь, что когда-нибудь смогу сказать: «Да, этот Мартин Талер был у нас раньше первым учеником. А кроме того, и отчаянный же был парень. Мы с ним любили иногда как следует поесть».

При слове «поесть» он почувствовал, что уже проголодался, и быстренько уселся за свою парту, в которой всегда находилось что-нибудь съедобное. На оборотной стороне крышки парты были приколоты кнопками фотографии всех чемпионов мира по боксу.

Даже Красавчик Теодор удосужился взглянуть на картину Мартина и нашел в ней несомненное проявление таланта.

Вообще это был очень приятный вечер. Секстанеры и квинтанеры, склонившись друг к другу головами, рассуждали, какие списки желанных подарков они бы отправили домой. А потом обер-секунданер[15] Фриче принялся рассказывать историю, которая произошла перед обедом на уроках.

- Каждый год директор Грюнкерн регулярно выдает одну и ту же шутку, - говорил Фриче. - И эту шутку он всегда произносит, когда приходит в класс говорить о фазах Луны. Ежегодно, вот уже в течение двадцати с лишним лет, он говорит в начале своего урока: «Мы будем говорить о Луне. Ну-ка, смотрите на меня!»

- Так в чем же тут шутка? - спросил квинтанер Петерман.

- Ш-ш-ш! - зашикали на него, и он замолчал.

Красавчик Теодор сказал:

- У нас уже ни один дуралей над этим не смеется.

И в этот самый момент вдруг расхохотался квинтанер Петерман. Понял, в чем дело.

- Ну наконец-то дошло? - спросил Матиас.

Фриче продолжал:

- Мы поступили тут особенно хитро. Мы знали, что и сегодня будет эта шутка, и обо всем как следует договорились.

Когда директор выдал свою знаменитую фразу, засмеялись на последних партах. Ему, конечно, это понравилось, и он уже хотел было продолжить разговор. Но тут засмеялся следующий ряд. И Грюнкерн порадовался еще раз. Однако как раз, когда он собрался продолжать, засмеялся третий ряд. Тут у него вытянулось лицо. Ну а когда уж засмеялся второй, тут он прямо позеленел.

А тут еще засмеялся самый первый ряд. Это его окончательно убило. А ведь только что был на коне. «Вам не понравилась моя шутка, господа?» - спрашивает он. Тут поднялся Мюльберг и говорит: «Нет, шутка-то неплоха, господин директор. Но отец рассказывал мне, что, еще когда он сам ходил в секунду, шутка уже была так стара, что ей бы уже быть на пенсии. И не лучше ли вам придумать что-нибудь новенькое?» Грюнкерн задумался, а потом и говорит: «Пожалуй, вы правы». Да как выскочит среди урока из класса и оставил нас одних. И выглядел он так, будто оказался на своих собственных похоронах.

Фриче рассмеялся. Кое-кто посмеялся вместе с ним.

Однако большинство, кажется, были не совсем согласны с секунданером.

- Не берусь судить, - сказал один, - но вам не следовало так обижать старого человека.