- Но я все равно боюсь, - сказал малыш.
- Привыкнешь, - успокаивал Ули. - Первый год я тоже плакал.
- Да-а?
- Да, - сказал Ули.
Процессия привидений удалилась через заднюю дверь. Снова стало тихо. Только еще почесывались и поругивались в подушки некоторые из лежащих в первом ряду. Чесоточный порошок давал о себе знать. Но наконец угомонились и они.
Что же касается Матиаса, он даже и не просыпался. Если уж он сомкнул веки, над ним хоть из пушек пали - не разбудишь.
И вот все заснули. Все, кроме одного. И этот один был Джонни Тротц. Он поднялся и прошмыгнул к большому окну. Он взобрался с ногами на широкий подоконник, спрятал ноги под ночную рубашку и стал смотреть вниз, на город. Во многих окнах еще горел свет, а над центром, где были кинотеатры и танцевальные залы, небо пылало. Снова шел снег.
Джонни с любопытством смотрел на город. Он думал: «В каждом доме живут люди. И сколько же в городе домов! А сколько городов в нашей стране! И сколько стран на нашей планете! А сколько в мире звезд!.. Счастье разделяется на бесконечно большое число. И несчастье тоже... В будущем я обязательно буду жить в деревне. В маленьком доме с большим садом. И у меня будет пятеро детей. Но я не отправлю их за море, чтобы от них отделаться. Я не буду таким злым, каким был мой отец по отношению ко мне. И жена у меня будет лучше, чем моя мать. Где она сейчас, моя мать? Да и жива ли она? Может быть, и Мартин поселится у меня в доме. Он будет рисовать картины. А я буду писать книги. Было бы даже смешно, если бы жизнь не была так прекрасна!»
Глава седьмая
На следующее утро, перед самым началом уроков, Мартин вышел из класса в коридор. В руках у него был список с отметками за диктанты, и он хотел, прежде чем профессор Крейцкамм войдет в класс, сообщить ему о вчерашнем несчастье. Руди Крейцкамм, сын учителя, как раз сообщил, что отец еще ни о чем не подозревает.
Коридор был пуст. Но шум, который царил в классах, наполнял его глухим жужжанием и гудением. Казалось, где-то жужжат запертые мухи.
Потом с первого этажа поднялись учителя. Они были в хорошем настроении и громко смеялись. Они расходились по классам, и гудение в коридоре становилось все тише и тише. Последним появился профессор Крейцкамм. Он шел прямо, как всегда, как будто проглотил трость. Доктор Бёк шел рядом с ним и рассказывал что-то интересное. Профессор внимательно слушал его и выглядел строже, чем обычно.
Этот господин Крейцкамм был удивительным человеком. Они его всегда немножко боялись. Дело в том, что он никогда не смеялся. Не исключено, что он просто не позволял себе смеяться! Руди, сын, во всяком случае, рассказывал соученикам, что отец и дома сохраняет каменное выражение на лице.
К этому со временем можно бы и привыкнуть, но положение усугублялось тем, что хотя сам-то он никогда не смеялся, однако говорил такие вещи, которые без смеха нельзя было слушать.
Матиаса он, например, несколько недель назад спросил, возвращая классную работу:
- Что же у тебя было за предыдущую?
- Четыре, - ответил Матиас[17].
- Вот как? - удивился профессор. - На этот раз много лучше.
И Матиас уже было обрадовался. Но профессор добавил.
- На этот раз твердая четверка.
А еще как-то в классе был раскрыт шкаф:
- Фридолин, закрой шкаф! Дует!
И приходилось каждый раз, когда нужно бы смеяться, держаться изо всех сил, потому что сам он строго взирал с кафедры и делал такое лицо, точно у него болит живот. И не знаешь, как быть. Ведь на лице его никогда не отражается, что он чувствует.
Но учились на его уроках многому. А это, в конце концов, тоже кое-что значило.
И вот теперь Мартину предстоит сообщить ему, что тетради для диктантов сгорели. Юстус повернул в квинту, и профессор Крейцкамм большими шагами надвигался на мальчика.
- Новости? - строго спросил он.
- Да, господин профессор, - упавшим голосом произнес Мартин. - Реалисты вчера сожгли наши тетради для диктантов.
Учитель остановился.
- По вашей просьбе? - спросил Крейцкамм.
И опять непонятно было, можно ли над этим смеяться.
Мартин только замотал головой, быстро рассказал самое важное и вручил профессору список.
Профессор отворил дверь в класс, сунул вперед Мартина и вошел сам.
Пока Мартин ждал за дверью профессора, в классе произошло нечто возмутительное.
Несколько экстернов, подстрекаемые Георгом Кунцендорфом, посадили Ули в корзину для бумаг и подвесили ее наверху на два крюка, на которые вешали географические карты. И вот Ули висел под потолком, его ярко-рыжая голова торчала из корзины. Мартин чуть было не лишился чувств.