— Не знаю, что меня ждет через два месяца, кто купит меня себе в услужение, как там сложатся отношения, зато я уверен, что в будущей моей работе отыщется хоть что-нибудь интересное и поучительное. Конечно, эта работа не на всю жизнь, постараюсь выкраивать время на учебу, но это пока лишь мои прожекты, — закончил Тепляков на оптимистической ноте.
— Ой, как интересно-ооо! — с радостной улыбкой воскликнула Машенька и принялась делиться своими впечатлениями: — Вы знаете, Юра, по телику в прошлом году показывали американский фильм про телохранителя, так я ужасно как переживала. — И, всплеснув руками: — Ой, вы, Юра, главное, не поддавайтесь на провокации! Эти богачи… они бог знает что о себе думают! Будто они самые умные! А всех, у кого нет таких больших денег, презирают. Правда, правда! — воскликнула она на снисходительную улыбку Теплякова, будто у нее целая куча знакомых богачей, из наблюдения за которыми она и сделала свои выводы.
— Ну, положим, не все, — возразила Татьяна Андреевна учительским тоном. — И богачами люди становятся по-разному. Другое дело, что им всем не хватает душевной теплоты, потому что свое богатство они добывают в борьбе с конкурентами. Подчас очень жестокой, когда не думают о последствиях для тех, кто проиграет. А ведь у всех семьи, дети, внуки. Но это со временем должно как-то урегулироваться, — закончила она убежденно, в то же время взглядом приглашая Теплякова поддержать ее точку зрения.
Тепляков не стал возражать. И не потому, что не имел аргументов против точки зрения хозяйки, быть может, к тому же, высказанной исключительно в воспитательных целях для своих девочек, а более всего потому, что не имел еще своей точки зрения, не имел опыта общения с сильными мира сего, хотя среди курсантов его группы ходили всякие истории о том, кто и как добывал и продолжает добывать себе миллионы. А еще, глядя в эти светлые и, как ему казалось, наивные глаза двух девочек, он вдруг почувствовал себя по сравнению с ними таким стариком, прожившим такую долгую и насыщенную далеко не самыми лучшими впечатлениями жизнь, что даже нахождение за этим столом представилось ему ничем не оправданным вторжением, которое, если будет повторяться, ни ему, ни этим девочкам, ни их матери ничего хорошего не сулит.
— Юрочка! Что это вы вдруг так… приуныли? — забеспокоилась Татьяна Андреевна. — Что-нибудь на службе не ладится?
— Нет, нет! Что вы! Все нормально! Не стоит беспокоиться, — торопливо постарался он разрядить вдруг помрачневшую обстановку, словно в люстре перегорели почти все лампочки. — Просто, знаете, у нас ведь такая гонка, столько в нас за три месяца пытаются втиснуть всяких знаний, что это так или иначе сказывается. А у вас такая милая атмосфера, такая спокойная, так напомнила мне прошлое, что. Вы уж меня извините: я все никак не научусь справляться со своими чувствами, — закончил он, виновато улыбнувшись. — А наши преподаватели на занятиях от нас требуют быть рассудительными и не поддаваться эмоциям. Пока у меня это плохо получается.
И опять Машенька, вспыхнув и подавшись к нему всем телом, точно пытаясь защитить его от неизвестных ей напастей, всплеснула руками, прижала их к рельефным бугорочкам своей груди, часто-часто затрясла своей головкой, еще не находя нужных слов и этим беспомощным жестом пытаясь выразить, как она ему сочувствует и очень не хочет, чтобы он научился-таки справляться.
— Ну что вы, Юра! Как можно! — наконец воскликнула она. — Ведь это так естественно! Ой, я вас… мы вас так понимаем и сочувствуем! Только вы не думайте о плохом. Совсем не думайте! И тогда, вот увидите, все будет хорошо.
И глаза ее заблестели непролитой слезой.
Боже, как Теплякову вдруг захотелось расцеловать эти глаза, прижать к себе и успокоить это хрупкое девичье тельце. Он обругал себя последними словами за несдержанность, выдавил на своем лице благодарную улыбку и пообещал, что больше подобное с ним никогда не повторится.
Чаепитие с тортом прошло в сосредоточенной тишине. Хозяйки убирали со стола, и Теплякову оставалось лишь оглядываться да пытаться понять, не наступил ли тот момент, когда остается лишь благодарить хозяев за гостеприимство и раскланиваться. Но раскланиваться именно сейчас было как-то не с руки. И когда стол очистился от посуды и на нем появились три вазы с розами, Тепляков, давно заприметивший на стене гитару, спросил:
— А кто у вас на ней играет?
— Девочки, — ответила Татьяна Андреевна с глубоким вздохом. И пояснила: — Обе учились в музыкальной школе, потом. Правда, уж и не упомню, когда хоть одна из них бралась за гитару.
— А потому, что мы не умеем ее настраивать, — тут же оправдалась Дашенька. — Она уже не звенит, а бренчит. Вот.
— Да, мама, — поддержала сестру Машенька. — Я пробовала, но у меня ничего не получилось.
— А камертон у вас имеется? — спросил Тепляков.
— Где-то валяется, — отмахнулась Дашенька, давая понять, что все равно толку от него никакого.
— А можно мне попробовать? — спросил Тепляков.
— А вы умеете? — вопросом на вопрос ответила Дашенька.