Лестница

С Лилькой иногда случалось почти то же самое: ее вдруг что-то подстегивало, и она начинала прихорашиваться, будто ждала гостей, а на самом деле это вдруг происходило вовсе не вдруг, а от осознания ее вины перед Тепляковым, облаянным ею за какой-нибудь пустяк сегодня утром или вчера вечером, и это при том, что могла не замечать с его стороны и нечто более существенное. В психологии это называется отложенной или запоздалой реакцией, которая возникает по поводу, а не по причине. До Лильки ее вина перед сожителем доходила не сразу, а когда все-таки доходила, ее реакция была именно такой. И все это происходило на его глазах: и прихорашивание, и смена туалетов, при этом менялась не только она сама, но ее голос, лексика, из которой исключалась нецензурщина, менялся взгляд ее светло-серых глаз: в них возникали раскаяние и страх перед возможностью, что Тепляков хлопнет дверью и уйдет. На столе появлялись самая дорогая водка или коньяк и самые деликатесные закуски.

И сейчас, сидя на кухне и вспоминая недавнее прошлое, он удивлялся, как мог он все это вытерпеть, почему не ушел после первого же скандала. Ну да, ему было жалко Лильку, одинокую и несчастную, особенно после ее рассказа о том, как однажды в магазин ворвались какие-то люди в масках, избили ее, связали, изнасиловали, забрали выручку, ящик водки и всякие консервы, пригрозили ей, что если пикнет, то убьют, и с тех пор она жила под страхом, что они вернутся. И Тепляков вместе с нею ждал их возвращения, хотел его, но они так и не вернулись, потому что, скорее всего, были залетками и дважды в одном месте не отмечались. Удерживало его при Лильке и то обстоятельство, что ему некуда было идти, что он устал от бродяжничества, а в город, покинутый им девять лет назад, его привела надежда, что здесь он сможет устроиться и начать новую жизнь, где, если не помнили его отца, то могли помнить его мать, преподававшую в музыкальной школе игру на фортепьяно. Но за последние годы изменился не только город, разросшийся в обе стороны вдоль реки, изменились его обитатели: они поблекли, отступили в тень, с опаской поглядывая на множество чужих лиц, наглых, нахрапистых, не считающихся ни с кем и ни с чем, как будто это были не соотечественники, когда-то мирно обитавшие на окраинах огромной страны, а ее завоеватели. И так повелось везде, где Теплякову пришлось побывать, следовательно, и выбирать было не из чего.

Наконец дверь на кухню отворилась, и девчонки предстали перед Тепляковым, смущенные и зардевшиеся, одетые, надо думать, в самые лучшие свои наряды, предстали будто на смотрины. На Дашеньке было длинное серо-зеленое платье, расшитое по подолу, рукавам и лифу белыми ромашками, с глубоким вырезом на груди, открывающем соблазнительную ложбинку; Машенькино платье из той же ткани было попроще и поскромнее.

Тепляков поднялся.

— Ну, девчонки, вы просто… уж и не знаю, что сказать. У вас что сегодня, праздник какой-нибудь?

— Нет, никакого праздника, — поспешила ответить Дашенька.

— Ну-у, потому что… потому что гости, — пояснила Машенька, выглянув из-за плеча старшей сестры: кухонька настолько была крохотной, что девочки не могли разойтись между холодильником и раковиной. И добавила: — Мы же не знали, что вы придете.

— Вы уж извините меня за мой костюм, — произнес Тепляков, обеими ладонями проведя сверху вниз. — Не успел обмундироваться соответствующим образом. В следующий раз постараюсь выглядеть лучше.

Он не успел закончить фразы, как обе девочки протестующе замахали руками и в один голос воскликнули:

— Да вы что! Вы и так прекрасно выглядите!

И все трое рассмеялись.

Нужный тон был найден, напряжение спало, Машенька попятилась, Дашенька тоже, приглашая Теплякова покинуть кухню. В комнате, которая, судя по всему, служила в торжественных случаях столовой, они усадили Теплякова на диван, включили старенький телевизор.

— Юра, вы пока смотрите, а мы сейчас что-нибудь приготовим, — распорядилась Дашенька, поддержанная улыбкой Машеньки.

Но тут запиликал мобильник, лежащий на полке трельяжа, Дашенька схватила его, приложила к уху.

— Да, мам! Я слушаю. А ты где? Ой, а у нас Юра! Юра Тепляков! Мам, я сейчас выскочу. Я быстро!

Но Тепляков, догадавшись, о чем идет речь, уже стоял в прихожей и шнуровал свои ботинки.

— Да вы что, Юра! — пыталась остановить его Даша. — Там не так много. Я сама справлюсь.

Но Тепляков был непреклонен:

— Не сомневаюсь. Но втроем мы справимся еще лучше. А еще лучше, если ты останешься помогать Машеньке. Тем более что с мамой мы знакомы.

И вот все четверо сидят за круглым столом: Тепляков напротив Татьяны Андреевны, девочки по бокам. Было испробовано вино, принесенное Тепляковым, и стоя выпито за Сашу и всех не вернувшихся домой. Потом были суп с фрикадельками, жареная картошка с разнообразными соленьями, и теперь они пили чай с тортом, и Тепляков, под участливые взгляды трех пар серо-голубых глаз, рассказывал, как он провел минувший месяц, рассказывал с юмором, потому что об этом рассказывать серьезно трем очаровательным женщинам было бы глупо и неинтересно.