Леонард Коэн. Жизнь

Леонард, ещё никогда не ездив в туры, уже знал, что не любит этого. Сами переезды его не смущали: «Большую часть жизни, — говорил он, — я швырял себя то туда, то сюда, как винную пробку» [6]. Но если кто-то другой станет его «швырять», станет указывать ему, где и когда он должен находиться, — это совсем другое дело. Дядья Леонарда легко могли бы подтвердить, что он не любит работать по строгому расписанию, и даже его привычка, вступая в клубы, возглавлять их указывает на то, что он не любил следовать правилам, которые не установил сам. Кроме того, он страдал от боязни сцены («Я чувствовал, что риск унижения подстерегает меня на каждом шагу» [7]), и перед каждым выступлением ему приходилось настраивать себя на нужный лад. Но больше всего он боялся за свои песни. Они приходили к нему лично, из какого-то чистого, честного источника, и он долго, на совесть работал, чтобы в них правдиво отражался данный момент времени. Он хотел их защитить — не выставлять их напоказ и не продавать их платёжеспособным клиентам, словно сутенёр в обстановке фальшивой интимности. «Я хотел только иметь возможность записывать пластинки», — сказал он Дэнни Филдсу. По его словам, он надеялся, что его песни «найдут себе дорогу в мире» на пластинках, этих звучащих книжках, чтобы ему не приходилось исполнять их со сцены.

Леонард позвонил Бобу Джонстону. Он заявил своему продюсеру, что согласится поехать в тур только при том условии, что Джонстон станет менеджером и клавишником в его группе. Это был коварный ход. Джонстон первый готов был признать, что не является профессиональным музыкантом, а боссы Columbia вряд ли позволили бы главе своего нэшвилльского отделения просто так взять и уехать в тур. Вот только Джонстон к тому времени уволился из Columbia, чтобы стать независимым продюсером. Отметить это событие поездкой по Европе на деньги своих бывших работодателей показалось Джонстону прекрасной идеей. Он ответил Леонарду, что станет музыкантом в его группе и присмотрит за ним в дороге, причём не возьмёт за это ни копейки, но по поводу менеджмента лучше поговорить с юристом по имени Марти Машэт, который занимался его собственными делами. Раньше Машэт был правой рукой Аллена Кляйна, менеджера The Beatles и The Rolling Stones.

Итак, Леонард договорился с Джонстоном, и тот взял Билла Донована турменеджером и начал репетиции с группой, в которую вошли Корнелиус, Дэниелс, Фаулер и две бэк-вокалистки, Сьюзен Муссмано и Корлинн Хэнни. Леонард тем временем позвонил Морту Розенгартену в Монреаль и пригласил его приехать в Теннесси.

«Леонард попросил меня сделать для него маску, — говорит Розенгартен. — Театральную маску. Он сказал, что хочет надевать её на концерты. Так что я приехал к нему в его домик у сельской дороги, в глухомани». Им было негде купить материалы, но в Франклине они нашли магазин товаров для хобби, а там — «наборы для собирания моделей в маленьких коробочках». «Я скупил их все, — говорит Морт, — а Леонард привёз из Нэшвилла мешок гипса». Пока Леонард репетировал в Нэшвилле, Морт оставался в его доме и работал над маской. «Пока Леонарда не было, я оставался один, и компанию мне составляли только старик, который гнал самогон, и Малыш Марли. Малыш одевался как ковбой и никуда не ходил без своей лошади, которую он держал в прицепе своего пикапа. Однажды ночью он заявился пьяный, и мы стали ждать возвращения Леонарда, но потом он решил съездить в город и купить ещё выпить. Я поехал с ним, и лошадь тоже — в прицепе».

Маска, которую сделал Розенгартен, была гипсовым слепком с лица Леонарда — это было лишённое выражения лицо с дырками на месте глаз и рта. Чувство собственного достоинства мешало ему прятаться за чужим лицом. Эта маска будет для него более прочной кожей, которая скроет его уязвимость и защитит его песни от грязи; кроме того, она покажет, что публичное лицо Леонарда — условность и что он сам осознаёт это. В фильме Ladies and Gentlemen… Mr. Leonard Cohen есть сцена, где он пишет на запотевшем зеркале в ванной слова caveat emptor — юридическое выражение, означающее, что покупатель приобретает товар на свой страх и риск. «Пусть человек, смотрящий на меня, знает, — сказал тогда Леонард, — что всё это отчасти мошенничество». Ещё Леонард, очевидно, помнил Дилана Томаса («О, сделай мне маску и стену — от твоих шпионов сокрыться, от их зорких эмалевых глаз и когтей в очках») и Ницше («Такой закрытый человек, который инстинктивно использует речь как способ промолчать и скрыть что-то… желает и настаивает на том, чтобы вместо него действовала его маска»)¹⁹⁶¹.

«Леонард чувствовал, что это поможет ему создать свою сценическую личность, — говорит Розенгартен. — Маска нейтральна, жизнь в неё вдыхает тот, кто её носит: то, как он двигает головой, глазами и так далее. Она обретает большую силу». В конце концов Леонард не стал надевать маску, но хранил её десятки лет. Позже Морт сделал ему с неё алюминиевую копию.