Леонард Коэн. Жизнь

Леонард купил пистолеты и винтовку в армейском магазине, а также приобрёл лошадь у приятеля Вилли Йорка Рэя Марли по прозвищу Малыш, который был чемпионом родео в Техасе, а теперь поселился в Теннесси и занимался тем, что тренировал лошадей. «Нет второго такого человека, как Малыш, — говорит Рон Корнелиус. — Он был очень, очень внушительных размеров, такой человек-гора, и он много тусовался с нами [с группой West], когда мы оказывались в городе, и всё время был пьян». Леонард вспоминал: «Я думал, что умею ездить верхом — мы учились этому в летнем лагере, — но лошадь, которую мне продал Малыш Марли, заставила меня изменить своё мнение. Он, видимо, посмотрел на меня, городского хлыща, и подумал, что будет очень смешно продать мне именно эту лошадь. Даже просто поймать и оседлать её мне удавалось нечасто. У неё был отвратительный характер». Позже Леонард обессмертил эту лошадь в песне «Ballad of the Absent Mare»¹⁹⁴¹ и обессмертил бы Марли и Йорка в «Chelsea Hotel», но оригинальную версию этой песни вытеснила «Chelsea Hotel К2», у которой был совершенно другой текст.

- Ковбой из меня был никудышный (смеётся). Но у меня была винтовка. На сланцевой скале в нескольких сотнях метров от моего дома зимой вырастали сосульки, и я становился в дверях и подолгу стрелял в эти сосульки, и в конце концов неплохо натренировался.

- Вы жили там один?

- В основном один, но время от времени приезжала Сюзанна.

- Вам больше нравилось в одиночестве.

- Да, это мне всегда нравилось.

Удивительно, как сильно изменилась жизнь Леонарда всего за девять месяцев после его отъезда из Нью-Йорка. В Теннесси он слился с природой. Рон Корнелиус впервые привёл к Леонарду Билла Донована, своего хорошего друга из Сан-Франциско, который затем станет у Леонарда тур-менеджером. «Леонард открывает дверь — и он абсолютно голый, — вспоминает Донован. — Он говорит: «Добро пожаловать, друзья, входите» совершенно невозмутимо, как будто так и надо». Леонард предложил гостям чаю, отказался от косяка «и всё это время ходил голый», не выказывая ни тени смущения и поддерживая приятный разговор.

«На мой взгляд, — говорит Леонард, — я жил там полной жизнью». В стихотворении «Я стараюсь оставаться на связи, где бы ни находился», написанном на ферме и опубликованном в сборнике «Энергия рабов», он писал:

Солнце появляется в слуховом окне,

Моя работа зовёт меня нежно, как шум ручья.

12

О, сделай мне маску

Шестидесятые не собирались закончиться незаметно. В последний год этого десятилетия люди впервые высадились на Луне, а тем временем на Земле, в Америке, это был год фестиваля в Вудстоке — собрания племён хиппи, и также год Чарльза Мэнсона и Альтамонта — год смерти хипповской мечты^[95]. Для Леонарда 1969 год тоже оказался судьбоносным: он встретил женщину, которая сделает его отцом, и мужчину, который сделает его монахом.

Дзёсю Сасаки Роси — низенький толстый японец, учитель дзен-буддизма, принадлежащий к суровой школе Риндзай. Роси родился 1 апреля 1907 года, а в 1962 году (в свои пятьдесят пять лет он был просто мальчишка, у которого за душой одна лишь смелая мечта) приехал из Японии в Лос-Анджелес, чтобы основать первый центр Риндзай в США. Впервые Леонард услышал о Роси от своего друга Стива Сэнфилда, который учился у него и три года жил в гараже небольшого дома, который тот снимал в Гардене, недорогом пригороде Лос-Анджелеса. Сэнфилд влюбился в жену другого ученика, и Роси попросил их покинуть свой центр. Несколько месяцев спустя, когда они ждали ребёнка,

Роси сказал им вернуться: он поженит их в недавно открывшемся дзен-центре на Симаррон-стрит. Сэнфилд написал Леонарду в Нэшвилл, прося его быть свидетелем на свадьбе. Ответа он не получил, но когда пришёл со своей невестой на церемонию, Леонард уже ждал их там.

Церемония произвела на него глубокое впечатление, особенно десять обетов буддизма и тот факт, что Роси пренебрёг одним из них — воздерживаться от наркотиков и алкоголя, — выпив порядочное количество сакэ. В тот день Леонард едва обменялся словом с Роси, что его полностью устраивало. Став известным музыкантом, он приобрёл множество «друзей», которых едва знал и которые хотели с ним поговорить. Ему нравилась древняя японская манера, когда два человека, встретившись, «кланяются друг другу добрых полчаса, произнося слова приветствия, постепенно приближаясь друг к другу и понимая, что вторгаться в сознание другого человека нужно бережно» [1].