В нескольких интервью Леонард заявлял, что он не сентиментальный человек и не склонен к ностальгии, что он не оглядывается назад (то же подтверждается последними строчками песни «Chelsea Hotel К2»). Религия подкрепляла эту позицию: когда жена Лота обернулась, чтобы кинуть прощальный взгляд на Содом, Бог обратил её в соляной столп. Как писатель Леонард скорее был склонен вглядываться в себя или смотреть по сторонам, но всё же иногда он вспоминал женщин, с которыми расстался. В романе «Любимая игра» главный герой, альтер эго Леонарда, пишет любимой девушке, радостно ожидая расставания: «Дорогая Шелл, если бы ты мне это позволила, я бы держал тебя всегда на расстоянии 400 миль и писал бы тебе чудесные стихи и письма… Мне страшно жить почти везде — не страшно жить только в ожидании». Леонард-писатель буквально питался этим парадоксальным соединением расстояния и близости. Леонарду-человеку приходилось сложнее. Кажется, что часто этот парадокс делал его несчастным, и как несчастный человек он обращался к Богу. Но, как сказал ему Роси, «нельзя жить в мире Бога. Там нет ни ресторанов, ни туалетов» [8].
В Лос-Анджелесе, где Леонарду было, в общем, нечем заняться, депрессия вернулась. Она возвращалась «циклично», говорил он [9], - иногда даже в такие моменты, когда всё у него шло хорошо, и тогда ему было стыдно.
«Можно подумать, что успех помогает справиться с личными проблемами, — говорил он, — но это так не работает» [10]. Зато если депрессия совпадала у него с объективными жизненными трудностями, он, как самолёт, входил в штопор.
- Я так и не узнал, откуда она берётся, и перепробовал все средства, чтобы избавиться от неё, но ничего не помогло.
- Что вы пробовали?
- Ну, разные вещи, все антидепрессанты, которые были до «Прозака»: «Демерол», дезипрамин, ИМАО.
- Валиум? Морфин?
- Нет, не морфин. Я бы не выжил. Но я перепробовал всё вплоть до «Золофта» и «Велбутрина». Всё, что было. И почти всё это заставляло меня чувствовать себя ещё хуже, чем когда я начинал их принимать.
- Значит, вы эксперт по антидепрессантам?
- Похоже, что так. Но всё это мне не помогло.
Леонард рассказывал актрисе Анхелике Хьюстон: «Когда я был на «Прозаке», улучшились мои отношения с окружающим пейзажем. Я даже на минуту-другую перестал думать о себе». Он прекратил принимать «Прозак», потому что «он не оказал никакого заметного воздействия на мою меланхолию, моё восприятие мира в чёрном цвете» и ещё потому что «он совершенно уничтожает сексуальное желание» [11]. Некоторые друзья советовали ему психотерапию, но, рассказывал он, «я никогда толком в неё не верил. У меня не было убеждённости, что эта модель эффективна. Я видел друзей, которые годами ходили к терапевту, и мне стало ясно, что им это не помогает, так что я так и не поверил, что что-то получу от этого» [12]. Не исключено, что Леонард — бывший президент клуба дебатов и действующий поэт — чувствовал, что сможет переспорить любого, кто попробует излечить его разговорами. А ещё ему надо было бы перебороть чувство собственного достоинства и свою почти что британскую невозмутимую выдержку. Леонард был не такой человек, чтобы переложить на другого ответственность за своё избавление от страдания. Амфетамины помогали, если не принимать их слишком много и слишком долго, — впрочем, на шестом десятке ему вообще стало трудно их принимать. Кроме того, помогал алкоголь и секс — Леонард стал экспертом по самолечению. Но лучше всего помогала дисциплина и упорядоченная рутина. Долгие часы медитации и обучения у Роси не излечили его от депрессии, но помогли ему взглянуть на ситуацию под другим углом. Он понял, что его депрессия «связана с изоляцией» [13] себя — и к этой изоляции он пытался подобраться при помощи разнообразной духовной деятельности. Трудность заключалась в том, чтобы всё это сработало в мире, где есть рестораны и туалеты.
Впервые за долгое время окружающий мир был благосклонен к его творчеству. Благодаря успеху I’m Your Man сборник The Best of Leonard Cohen снова попал в британские чарты, а на американском лейбле решили наконец выпустить обиженный предыдущий альбом, Various Positions. В «Библиотеке и архиве Канады» устроили выставку, посвящённую его поэзии. Леонард и его музыка появились в канадском телефильме «A Moving Picture» («Движущаяся картина») — это был балет-фантазия, поставленный Национальным балетом Канады. В феврале 1989 года Леонард был в Нью-Йорке: его пригласили выступить в телешоу Night Music, которое вели саксофонист Дэвид Сэнборн и английский пианист и телеведущий Джулс Холланд. Одного из молодых продюсеров шоу звали Хэл Уиллнер.