Леон

Только стоя на ночной улице между двумя развеселыми кабаками, я впервые вспомнил, что по ночам применять магию не могу, мне запрещено. Даже если взбунтуюсь и очень захочу. До рассвета еще часов шесть…

И тут я увидел Герду.

Сквозь мутное стекло можно было различить зеленую ткань на бильярде, стойку, длинные столы с высокими стульями, и все битком набито посетителями, заставлено банками с пивом и пакетами с чипсами – совсем простой, дешевый кабак. Герда сидела в дальнем углу, почти не различимая в полумраке. Сидела странно, согнувшись, закрывая половину лица ладонью – половину разбитого, в синяках и отеках, лица. А рядом, нависая над ней, пили и ржали молодчики, при одном взгляде на которых у меня пересохло в горле.

Они не очень-то выделялись среди здешней публики: причудливо татуированные, частью наголо бритые, частью неопрятно-лохматые. Приметным был один, в бирюзовом пиджаке с блестками, остальные сливались с полутьмой в своих куртках с заклепками и рваных брезентовых штанах. Объединяло их одно: все пятеро были боевые маги, и здешнему миру не принадлежали. Занесло снаружи, через нейтральные воды.

И Герда оказалась теперь в их полной власти. Как только я это понял, она посмотрела на меня оттуда, изнутри, через стекло. В глазах был ужас.

– Стой, – охранник-вышибала заступил мне дорогу. – Документы.

– На минуточку, – я заискивающе улыбнулся. – У меня тут подруга.

– Несовершеннолетний, – в таких делах охранник не ошибался. – Вали отсюда, сынок.

Пятеро вокруг Герды одновременно повернули головы. Увидели меня; я за миг вспомнил все, что умел, все уроки Микеля и белую машину, зависшую над пропастью. Я кое-чему научился, дело не в том, что их пятеро, а я один…

…Дело в том, что я лишен сейчас магии. В этом районе никто не узнает Леона Надира, чье фото печатают на обложках журналов. Для них я пустое место, сопляк семнадцати лет; пятеро, глазевшие на меня, одновременно потеряли интерес и снова обернулись к Герде.

Тот, что носил бирюзовый пиджак, потрепал ее по спутанным волосам. Взял за грудь и пощупал, как попробовал стейк. Я сделал шаг вперед…

Охранник пропустил в кабак припозднившуюся парочку, а меня бесцеремонно оттолкнул. Я мог сколько угодно об него биться, как муха о стекло, и с таким же примерно результатом; Герда больше на меня не смотрела. Хохот, громкая болтовня, ритмичное бормотание под музыку доносились из открытых окон, отовсюду пряно и сладко тянуло марихуаной.

Я отошел. Остановился на углу, перед витриной магазина велосипедов. Напротив помещалось еще одно кафе, его рекламной фишкой была задняя часть коровы в натуральную величину, выступающая из фасада под самой крышей. Секунд тридцать я тупо разглядывал коровий хвост.

Потом вытащил из кармана телефонную трубку.

– Привет, Леон, ты знаешь, который час? – У моего адвоката, кажется, тоже шла вечеринка.

– Ты предлагал мне помощь, – сказал я. – Сейчас самое время.

Он выслушал меня и моментально посерьезнел:

– Это дерьмо, Леон. Перебор. Я не возьмусь, слишком… ну, ты понимаешь. Я буду должен множеству людей…

– Пятьдесят процентов, – сказал я. – В счет будущих прибылей корпорации Надир.

– Сколько?!

– Половина. Я сказал.

* * *

Через двадцать минут на туристический пятачок между работающими в ночь кабаками ворвались, вопя сиренами и мигая огнями, шесть полицейских машин. Шесть. И сверху завис вертолет – я не шучу. Это выглядело как штурм крепостной стены с катапультами и кипящим маслом.

Пойди события обычным порядком, пара торговцев запрещенными веществами обеднели бы сегодня на сумму взятки, а кто-то и сел бы в тюрьму. Но события пошли необычно.

Пятеро чужих, не сумев предъявить документы, предъявили ручные молнии и огненные шары. Боевые маги, никакой фантазии.

Полицейские предъявили табельное оружие. Клиенты заведения прилегли на пол, лицом вниз, не желая лишнего внимания.

С пулей в колене не очень-то поколдуешь, да и полицейский шокер творит чудеса. На четверых успели надеть наручники, но тип в бирюзовом пиджаке вырвался. Не знаю как, но он верно определил источник проблемы:

– Иди сюда, сынок…

Я не слышал, но прочитал слова по губам. Улыбнулся, счастливый. Он увидел эту улыбку и притормозил, но было поздно.

Удар в челюсть снизу называется апперкот. Удар сбоку, рука согнута в локте под прямым углом, без замаха, называется хук. Никакой боли. Ни тени страха. Чистая радость. Чужие хрящи ломаются под костяшками, и этот нежный треск слышен сквозь вой сирен, вопли и грохот музыки. Я бил его, как люди танцуют, поют, целуются – в эйфории. Забылись все уроки бокса, осталась незамутненная жажда убивать: мне не понравился твой бирюзовый прикид, уродище. Получай. И еще – получай!

Мне удалось достать его раза три, прежде чем он опомнился.