Лента Мёбиуса

– Ой, сынок, от меня-то уж ты ничего не скроешь. Ты будь поосторожнее, не лезь на рожон-то. Береги себя всё-таки, у тебя же семья…

– Ладно, ладно… Погоди, мам, а как же ты звонишь, ты же умерла!

– Ну, вот так вот. Какая разница, умерла – не умерла, сердце-то за вас, детей, всё равно болит…

Что, брат Пушкин?

На улице к Ивану Кузьмичу подошла молоденькая корреспондентка с диктофоном и спросила:

– Скажите, если бы сейчас к вам подошел Александр Сергеевич Пушкин, что бы вы у него спросили?

– Живой Пушкин, настоящий? – уточнил Иван Кузьмич.

– Ну да, живой, настоящий…

– Пожалуй, спросил бы: как пройти к психбольнице?

– Почему?!

– Ну, если человеку среди бела дня является настоящий живой Пушкин, значит у него, в смысле у человека, а не у Пушкина, что-то с головой не в порядке, с психикой проблемы.

Девушка хмыкнула и отошла. А Ивану Кузьмичу отчего-то вдруг захотелось прогуляться к памятнику Пушкину. Не торопясь, он добрел до бульвара, подошел к памятнику и, глядя в глаза бронзовому поэту, негромко спросил:

– Ну, что, брат Пушкин?

Голубь шумно слетел с зеленоватого плеча, и Ивану Кузьмичу вдруг показалось, что бронзовые черты лица поэта дрогнули; и по спине Ивана Кузьмича испуганно пробежала стая мурашек, когда он услышал, как Пушкин, задетый такой фамильярностью, колко ответил ему:

– Ах ты, сукин сын…

Иван Кузьмич устыдился своего поступка; но Пушкин снова застыл. Печально он смотрел на наше поколенье…

Змей

– Ну, тэкс, у нас дублик – «три-три», трешник…

– Так вот, на счет Лох-Несса…

– Да что ты мне толкуешь тут про Несси из озера Лох, ты еще расскажи мне про памирского Етти, ети его… Ты думаешь, неизведанное только где-то за горами-за морями? А в нашем Арзамасе самое удивительное событие – Аркадий Гайдар? Вот и ошибаешься… Смотри, чего ложишь, помухлюй у меня…

– Да я случайно…

– Как же, случайно! Дак вот, жена моего двоюродного брата…

– Кольки, что ли?

– Кольки… работает в нашем краеведческом музее. И знаешь, чего они там нашли? Нашли старинную бумагу, в которой рассказывается, что во времена Петра Первого случилась у нас в Арзамасе страшная буря; ветер, град, дождь, гроза… И вот вдруг с неба упал змей! Большой, с головой, как у крокодила, с перепонками вроде крыльев, страшный…

– Живой?!

– Неа, мертвый. Весь город сбежался смотреть на чудовище. Ну, попы завыли, что, мол, дьяволово отродье, и надо его сжечь немедля. Но как раз тогда Петр издал указ, что если где что чудесное или несообразное обнаружится, чтоб под страхом смерти не уничтожали, а везли в Кунсткамеру – это музей такой.

– Знаю, знаю, в Питере.

– Опять дублик! «Пять-пять» – начинай опять. Ну вот, служивые люди этого змея измерили, осмотрели и вот тогда эту бумагу, которую в архивах нашли, и составили. Ну змея натурально заспиртовали в огромной бочке, и тихим ходом с попутным обозом отправили в Питер… Ну ходи, чего ты.

– Ну и что?

– Да ничего. Не доехал змей до Питера. Пропал где-то по дороге. Ходи давай.

– Как же?

– Да так… Я думаю, зря они его в спирте везли. Думаю, где-то по дороге мужики эту бочку распатронили. Выпили спирт. И ищи – свищи…

– Да-а-а… А какая сенсация была бы!

– Ну, и так сенсация. Столько всего в газетах понаписали про этого змея, как бумагу-то эту нашли. Да вот посмотреть бы на него, а – фиг!

– Жалко.

– Ну, да… Вот если бы он на Копенгаген упал или на Лондон, может бы, сейчас в музее каком вместе со скелетами динозавров красовался.

– Да, не там упал. Не угадал. Но как же они его пили, спирт из бочки? Я бы после змея побрезговал.

– Ну, да больно ты брезговал в прошлый раз, когда Васильич…

– Ну, это другое дело…

– Ничего не другое. Рыба! Ну все пошли, а то мастер покажет нам и Несси, и Змея, и Етти, ети его…

Судьба

l.

Дом рухнул около двенадцати ночи. Пока жители из соседних домов дозвонились до милиции и пожарных, пока те приехали к городской окраине, пока собрался народ с окрестных улиц, облако пыли уже осело, и на месте двухэтажного строения сталинских времен возвышалась лишь гора обломков.

Приехали люди из энергоуправления и газовой службы, отключили электричество и газ, и пожарные начали разбирать завалы. Не выжил никто. Ни маленькая пятилетняя девочка Настя, любимица всех окрестных бабушек, ни ее веселые молодые родители, ни пожилой полковник из однокомнатной на втором этаже, ни артистка местного театра Эльвира, ни ее эрдельтерьер Фокс, ни ненавидимая Фоксом злая сиамка Муська, ни хозяйка своенравной кошки одноногая баба Клава, одним словом, никто…

Народ сунулся было помогать извлекать из груды того, что только что было домом, трупы, но милиционеры не пустили, и люди молча стояли вокруг дома.