Лента Мёбиуса

Шесть женщин в доме. А он еще и женился. Жену он увидел почти девочкой, когда она вместе с другими афганскими беженцами приехала в Куня-Ургенч. Увидел испуганной потерянной девушкой-подрост-ком и сразу понял: это его женщина. И вот теперь она спасла его от волка.

Ночью, когда спала жара, Бахтияр забрался в моторку и накинул на себя кусок брезента. Как ни странно, скоро он будет мерзнуть, в пустыне так: днем пекло, под утро холод. Он смотрел на звездную россыпь, слушал плеск озера и чувствовал, как внутри зреет обида. Хотя обижаться-то вроде бы и не на кого, не на озеро же обижаться. Ему, этому огромному, поблескивающему под звездами пространству безразлично все, даже звезды, что отражаются на его груди, не то что какой-то человечек, скорчившийся в дюралевой скорлупке на одном из бесчисленных островов.

Озеро… Бахтияр помнил те времена, когда на месте этого озера тянулась серая безжизненная впадина, и учительница, привозившая их сюда пацанами в пыльном тряском автобусе «Таджик», говорила: «Это, дети, самая глубокая впадина в Советском Союзе и одно из самых сухих мест на планете…» Бахтияру очень хотелось найти ту – теперь уже, наверное, совсем дряхлую – учительницу и привезти ее сюда, показать, что сделали люди за пару десятков лет с этим закоулком земли на стыке Каракумов и Кызылкумов. Но учительницу не найти, когда исчез Советский Союз, исчезли и многие русские, пропала и учительница. А вместо усохшего Арала плещется теперь вот это невообразимое озеро. Озеро, на котором порой внезапно разыгрываются короткие, но такие свирепые шторма. Озеро, которое скоро его убьет…

Как это странно. Погибнуть на необитаемом острове посреди пустыни. Бахтияр даже засмеялся, но смеяться было очень больно, и он перестал. А все же странно. Раз в неделю из самого сердца пустыни в Бухару уходили рефрижераторы, набитые рыбой, выловленной в озере, разлившемся в некогда самом безжизненном краю. С одним из этих рефрижераторов на исходе путины собирался ехать до Куня-Урген-ча и Бахтияр, да передумал… Дома сейчас думают, что он тянет со своим напарником русским Валерой сети, а если нет, то играет на береговой базе в нарды и пьет огненный чай, а на базе уверены, что Бахтияр уже «командует своим женским батальоном». И еще долго никто его не хватится и не будет искать…

…Бахтияр открыл глаза и не сразу смог вспомнить – где он и зачем он здесь. В общем-то, и глаза открывать было незачем. А зачем? Все то же озеро, все тот же песок, заяц, может быть, по-прежнему скачет где-то в саксаульнике. Даже волк больше не приходит..

И все же что-то ныло в груди и заставляло держать веки открытыми. Предчувствие, что вот-вот появится волк-смерть? Но вместо волка из-за песчаного гребня вдруг показался огромный белый верблюд. Говорят, у верблюда презрительный взгляд. Ерунда – глаза верблюда печальны, словно знает он о мире что-то такое, чего человеку не дано узнать никогда. Верблюду тяжко носить в себе эту тайну и поделиться ею не дано… Большая печальная тайна в глазах верблюда… Белый верблюд – к счастью. Но вот вопрос: гребень был совсем невысоким – Бахтияру по пояс, как же такой огромный верблюд мог поместиться за ним? Бахтияр сел и всмотрелся. Верблюд медленно растаял в знойном мареве, но вместо него где-то у края горизонта показалась черточка моторки и белая полоска пены за ней. Бахтияр сидел и смотрел, как моторка по касательной проходит мимо острова, и вдруг задрожал, спохватился и, поминутно валясь на песок, поковылял к саксауловой куче. Дерево, высушенное пустынным солнцем, вспыхнуло так, что Бахтияру пришлось откатиться подальше от костра.

Он повернулся к озеру и вдруг с ужасом понял, что белое саксауловое пламя днем с моторки не увидать! Он вскочил на ноги и в диком отчаянье разодрал ссохшийся рот и закричал. И сам поразился сиплым, едва слышным звукам, вырвавшимся из горла. Моторка шла мимо.

И вот когда он уже готов был упасть в песок, чтобы уж больше никогда не подняться, что-то произошло. Словно кто-то взял его за руку и повел к валявшейся на берегу лодке. Бахтияр подошел к моторке, залез в нее и, не осознавая, что делает, вытащил из-под кормовой банки бензобак. Когда мотор сорвало штормом, бензина в баке оставалось еще на треть. С бензобаком в руках он медленно вернулся к уже догорающему костру и аккуратно положил бак прямо в центр рдеющих углей. В последнюю секунду он, словно очнувшись, кинулся за гребень, и тут же над ним раздался страшный взрыв. Черное облако, клубясь, ушло в небо.

Бахтияр отполз от страшного жара и посмотрел на озеро. Моторку уже почти не было видно. Долго-долго тянулось время и, когда он уже готов был умереть, моторка вдруг начала расти в размерах, а звон ее мотора стал нарастать.

Вот тогда Бахтияр и заплакал…