Читаем Ленька Охнарь полностью

Прошло всего несколько лет, и Ленька Осокин и Ванька Шатков забыли блатную науку. Или тяга к правде, к справедливости наследственна? Может, к Леониду она перешла от родного отца, с шашкой в руке сложившего непокорную голову за великую правду обездоленного люда? А тот ее получил от своего отца, вольного донского казака, тот же — от деда, бежавшего с Московской Руси от боярского произвола? Как же глубоко в народе живет непреоборимая жажда правды, справедливости! Уж не с молоком ли матери всасывается она в кровь младенцев?

— Кто бы направил сейчас Осокина и Шаткова на верный путь, посоветовал им, как отыскать их маленькую правду?

Леонид стукнул кулаком по столу:

— А почему бы не пойти к наркому просвещения? Это ведь на Чистых прудах, возле нас.

— Примет ли?

— Не примет — облысеем? Где-то надо пробовать.

— Больно высоко берешь.

— Чего теряем? За это не сажают, а нас и тюрьма не устрашит.

В голове у обоих парней немного шумело. Шатков решительно протянул Леониду руку:

— Дай пять. Махнем.

Закурив, отдохнувшие друзья с новой энергией зашагали по Маросейке к Покровским воротам, свернули на бульвар. Вялость, неверие, мрачные мысли, овладевшие ими после двойного провала, развеялись так же, как и недавняя усталость. Внезапно вывернувшаяся из-за домин серебристо-аспидная тучка брызнула мелким и довольно сильным дождем. Пестрая толпа на аллеях бульвара, тротуарах поредела: москвичи прятались в магазины, забегали в подъезды. Крыши, мостовая потемнели. Кое-где развернулись зонтики: в начале тридцатых годов их носили мало, считая признаком «буржуйства».

Осокин и Шатков не стали пережидать дождь: не картонные. Лишь плотнее надвинули кепки. Вместе с редкими прохожими они ходко шли под намокшей обвисшей листвой деревьев.

Оба готовились принять любое сражение, чтобы занять свои «законные» места на рабфаке искусств. В крайнем случае они должны зацепиться в Москве — кем угодно, хоть noденщиками на той же кондитерской фабрике «Большевик». Говорят, тут при заводах есть разные кружки — литературные, изобразительные, драматические, и в каждом можно заниматься.

Постигшая неудача еще теснее сплотила друзей. Оба с «воли» отлично помнили, что значит поддерживать друг дружку плечом. Вдвоем куда легче! И с этого дня они решили не расставаться, жить в одном городе, в одном месте.

В огромном здании Народного комиссариата просвещения друзы долго бегали по разным этажам, кружили по длинным, запутанным коридорам. То их не туда посылали, то ход оказывался закрытым и приходилось возвращаться назад.

— Тут, брат, одной порции сосисок с капустой мало; надо хорошенько пообедать, а то с ног свалишься, — в сердцах сказал Шатков.

Парни носились с лестницы на лестницу, один раз им удалось прокататься на лифте.

— С меня мыло потекло, — сказал Леонид, вытирая рукавом потную шею.

Нужная друзьям приемная оказалась на втором этаже, недалеко от входа, но самого наркома не было: болел. Солидный мужчина, беседовавший с пожилой секретаршей, посоветовал им обратиться к заместителю.

Здесь их тоже ожидала неудача: отсутствовал и заместитель наркома. В светлой приемной стояла тишина, нарушаемая лишь трамвайными звонками с улицы. Что такое: никого из главного начальства! Друзья недоверчиво покосились на массивную, резную дверь, ведущую в кабинет.

— Когда ж его можно застать? — спросил Шатков у красивой холеной секретарши в легонькой белой вязаной кофточке с короткими рукавами.

Отвечая, она лишь мельком глянула в их сторону:

— Приемные часы два раза в неделю. Вы же грамотные? Читайте сами.

— У нас срочное дело, — сказал Леонид. — И нам только на пять минут.

— У всех срочные дела, и всем на пять минут.

Зазвонил телефон. Секретарша ответила вежливо-безразлично: «Приемная». И вдруг свежее, красивое лицо ее оживилось, она заговорила с ласковыми, щебечущими нотками в голосе: «Вернулись с гулянья? Дождь захватил? Ирушенька не промокла? Покорми сосисками. Не хочет? Шалунья, шалунья. Ах, вот... тогда понятно, если мороженое... Что? Да так и бывает: застудит горлышко и... Одну минутку, я сейчас... — И, не давая отбоя, секретарша взяла трубку со второго аппарата, звонок которого отвлек ее от разговора с домом, официальным тоном ответила: — Приемная. Да. А кто спрашивает? Дмитрия Никодимовича нет. Едва ли. Как хотите, можете еще позвонить». Положив трубку, она опять нежно защебетала по первому аппарату — то ли с матерью, то ли с домработницей — и все о дочке.

Стоя у порога, парни терпеливо ждали три минуты, десять, пятнадцать. Секретарша наконец дала отбой, повернулась, и выразительное лицо ее застыло в холодном удивлении:

— Вы еще здесь?

— Может, замнаркома скоро вернется?

Очень сомневаюсь. В общем, сегодня не будет. Да если бы и вернулся, вас все равно не примет.

— Почему?

— Готовит доклад к совещанию.

Зажурчал негромкий звонок. Секретарша вскочила, семеня высокими каблучками, открыла массивную дубовую дверь, исчезла.

— В кабинете кто-то есть, — сказал Леонид.

— Есть.

Леонид прочитал в глазах Шаткова то, что думал и сам.

— Может, замнаркома?

— Давай глянем?

Перейти на страницу:

Похожие книги