Они поселились в Берне. Ленину городок не очень пришелся по душе: скучное, маленькое, но культурное местечко — так он его воспринял. Они выбрали Берн, потому что жизнь в нем была дешевле, чем в Цюрихе. Здесь Ленин сразу же повел агитацию за превращение войны между странами в гражданскую войну между классами общества. Плеханов и Каутский, две основные фигуры в европейском социал-демократическом движении, со своей стороны заявили, что война является справедливой и что ее надо вести до победного конца. В сентябре Плеханов выступил в Цюрихе с публичным обращением к партии, в котором сказал, что надеется на полную победу; казаки и французские poilus[30] должны, сказал он, спасти Европу от германского фельдфебеля. Ленин, присутствовавший на митинге, вскочил и назвал Плеханова лицемером, националистом и предателем социализма. Но на него закричали, зашикали, и он вынужден был замолчать. Что касается Каутского… «Каутского ненавижу и презираю сейчас хуже всех: поганенькое, дрянненькое и самодовольное лицемерие», — писал он.
Ленин был почти одинок в своем гневе. Он приветствовал войну, потому что она нацеливала пушки «на существующий строй». Он видел в этой войне предзнаменование того, что наступает новая эпоха, когда люди забудут, как они разгуливали по чистеньким тротуарам провинциальных городков в изящной обуви на тонкой подошве, и начнут штурмовать горные высоты, напялив крепкие башмаки на толстой подошве, подбитой шипами. Он объявил лозунг о мире глупым и вредным, игравшим на руку только попам и мещанам. В октябре 1914 года он писал своему сподвижнику Шляпникову: «Отстаивая революцию… мы ее проповедуем и на войне. Лозунг наш — гражданская война… Мы не можем ее „сделать“, но мы ее проповедуем и в этом направлении работаем…» Его призывы были гласом вопиющего в пустыне. В тот момент социал-демократическая партия в России практически перестала существовать, а сам он опирался на небольшую группу сочувствующих из политических эмигрантов численностью не более двух десятков человек. Из них, пожалуй, только Зиновьев, сблизившийся с Лениным еще в Польше, да Инесса Арманд готовы были безоговорочно отдать жизнь за его дело. В Берне все они поселились по соседству. Инесса жила в доме напротив Ленина с Крупской, а Зиновьев в пяти минутах ходьбы от них.
Если учесть, что шла война, то их жизнь на этом фоне выглядела неуместно идиллически. Неподалеку находился Бернский лес, и они частенько выбирались на природу и отдыхали на поросших деревьями склонах холмов. «Мы сидели там часами, — вспоминала Крупская, — Ильич делал наброски к своим статьям и речам, я учила итальянский, а Инесса шила юбку». Инесса была замечательной пианисткой, нередко играла для Ленина, чтобы успокоить его расходившиеся нервы. Чаще всего она играла «Аппассионату» Бетховена, которую Ленин мог слушать бесконечно. Годы спустя он скажет Горькому:
«— Ничего не знаю лучше „Apassionata“, готов слушать ее каждый день. Изумительная, нечеловеческая музыка. Я всегда с гордостью, может быть, наивной, думаю: вот какие чудеса могут делать люди!
И, прищурясь, усмехаясь, он прибавил невесело:
— Но часто слушать музыку не могу, действует на нервы, хочется милые глупости говорить и гладить по головкам людей, которые, живя в грязном аду, могут создавать такую красоту. А сегодня гладить по головке никого нельзя — руку откусят, и надобно бить по головкам, бить безжалостно, хотя мы, в идеале, против всякого насилия над людьми. Гм-гм, — должность адски трудная!»
Но весной 1915 года мысль о том, что на его плечи в скором времени ляжет бремя государственной ответственности, была из области нереального. Кто его слушал тогда, нищего фанатика, твердившего, что развязанная война служит исключительно одной цели, цели наживы; что она выявила нечистоплотность, гнилость и скотство в среде рабочего движения, лишив его возможности бороться за власть? А между тем в воюющих странах постепенно входил в жизнь и завоевывал все новые позиции жесткий государственный социализм. Он уже становился практикой, тот самый социализм, который Ленин всегда проповедовал, но проявился он в гибких формах, недоступных пониманию Ленина, так что разглядеть эту явь ему было не дано.
Весной 1915 года умерла мать Крупской. С ее смертью связана такая история. Однажды ночью Крупская, устав от постоянного дежурства у постели умирающей матери, ушла спать, попросив Ленина разбудить ее, если она понадобится матери. Ленин сидел и работал. В ту ночь она умерла. На другое утро Крупская, проснувшись, увидела, что ее мать лежит уже мертвая. Потрясенная, она потребовала от Ленина объяснений, почему тот ее не разбудил. «Ты просила разбудить тебя, если ты ей понадобишься, — ответил Ленин. — Она умерла. Ты ей не понадобилась».
Этот эпизод впервые упоминается в превосходной краткой биографии Ленина, написанной Исааком Дон Левиным и вышедшей под заголовком «Ленин человек». Поступок был вполне в духе Ленина, крайне негуманный, но как бы продиктованный гуманными соображениями. Другого от него нельзя было ожидать.