Ленин. 1917-04

Солдаты-то, повернув штыки, Временное Правительство сковырнут. Большевики у власти окажутся. Так вот, они же сразу с немцами переговоры о мире начнут. Раз обещали. Английцы с французами им не указ, как Львову с Керенским. Начнут. А есть порядок такой, что как начинаются переговоры, война на фронте останавливается. Пока не договорятся. До мира или дальше воевать. Но, думаю, договорятся до мира. Большевики умные, они понимают, что не до войны сейчас.

– Так тот студент-то говорил, что немцы за мир могут и всю Малороссию потребовать. И ещё там чего-то. Что ж, отдать, что ли?

– А и отдать. На время. Большевикам у власти надо будет чуток укрепиться, на ноги встать. А там … . Может, в Германии революция тоже полыхнёт – и немцы земли возвратят сами.

– А если не полыхнёт? Или полыхнёт – а буржуи немецкие её раздавят? Что, Малороссия так под немцем и останется?

– Ну … коли не полыхнёт или раздавят – большевикам всё одно надо будет свою армию создавать. Граница-то останется, а там, значит, так буржуи и будут.

Только это уже станет не та армия, что была, куда мужиков под гребёнку гребли не спрашивая. Это будет армия другая, куда добровольно записываться будут. Потому что там и паёк будет добрый, и гнилой солониной солдата кормить не позволят. И обмундирование добротное будет, и оружие. Большевики-то, чай, красть интендантам не дадут. Вот такая армия Малороссию-то и заберёт назад … может, и до Берлина дойдёт. Понял, Петро?

– Понял я тебя, дядя Арсений, – Пётр слушал очень внимательно, – Сдаётся мне – правду ты говоришь. Слушай, хочу попросить тебя. Ты не зови меня больше Петро, ладно? Это я у себя на хуторе был Петро, а здесь, в Питере, как-то даже странно с таким имечком. Я ж Пётр по документам. Так и зови.

– Да мне как-то обоюдно – как называть. Был бы человек хороший. Пётр – так Пётр. Имечко в России знаменитое. Особенно здесь, в Питере.

Пётр снова повеселел. Ничего страшного не случилось, жизнь опять была прекрасна.

Вечер того же дня.

– Здравствуйте, Владимир Ильич. Разрешите, я войду?

Сталин стоял на пороге, опустив голову и избегая смотреть сидевшему за рабочим столом вождю в глаза. Несмотря на поздний час, Ленин продолжал работать. Что-то писал. Впрочем, Ленин умел продуктивно работать в любое время суток.

Он писал, опустив большую лобастую голову. Писал быстро, крупным разборчивым почерком, почти без помарок – как он умел. Горела настольная лампа под зелёным абажуром, оставляя верхнюю часть ленинского лица в тени, но Сталин всё равно ощутил, как взгляд вождя ощупал его ссутулившуюся фигуру.

– Здравствуюте, Иосиф Виссарионович. Чем обязан визиту в столь поздний час? Проходите, садитесь. Слушаю вас.

Сталин неловко прошёл через комнату, опустился на стул и только тогда осмелился поднять голову и взглянуть Ленину в лицо. Но тот даже не смотрел в его сторону, внимательно перечитывая только что написанное. Не поднимая головы, Владимир Ильич спросил:

– У меня мало времени, товарищ Сталин. Давайте сразу к делу. В чём причина вашего визита?

Тон вождя был донельзя сух и официален. Да, вот я уже для Старика и не Коба, – подумалось Сталину. Он поёрзал на стуле и, как будто прыгая в пропасть, бухнул:

– Я пришёл просить прощения, Владимир Ильич.

Ленин вскинул голову. Взгляд его вонзился прямо в сталинские зрачки. И Сталин, под тигриным взглядом которого у людей частенько слабели ноги в коленках, почувствовал, что сам цепенеет под этим ленинским взглядом, что эти маленькие, глубоко посаженные глаза-буравчики уже добрались до самых глубин его души и её, сталинскую душу, препарируют, и скрыть что-либо под этим взглядом невозможно. Он вдруг почувствовал себя, ни много, ни мало, кроликом под взглядом удава. Стремясь уйти от этого ощущения, Сталин быстро заговорил:

– Владимир Ильич, поверьте, я по-прежнему самый преданный ваш сторонник. Поймите, вас здесь не было, всё легло на нас с Каменевым, вот я и не решился на прямую конфронтацию с правительством. Боялся дискредитировать партию. К тому же Каменев, вы же знаете, он в марксизме – не мне чета. Я и пошёл за ним. А так только вас и ждал – сам боялся чего-нибудь предпринимать. Чтобы не наломать дров.

– В самом деле?, – тон Ленина был сух и саркастичен, – Помнится, при Тифлисском ограблении ты не боялся проявить инициативу. И прекрасно справился. Что же изменилось? Стареешь?

Ну, слава Богу, уже хотя бы не на “Вы”, – с облегчением подумалось Сталину, – поругает и простит. Повинную голову меч не сечёт.

– Так там же было ваше прямое указание – осуществить экс. Партии требовались деньги. На мне лежала только техническая сторона. А в таких делах да, я понимаю намного больше Каменева.

– А тут, значит не было моих указаний?, – тон Ленина стал чуть теплее, но до дружеского было ещё далеко, – Тебе что, не зачитывали телеграмм из Цюриха? Или ты внезапно оглох? А теперь, видать, почитал мои статьи в “Правде”, послушал разговоры на улицах и наконец после заседания ЦК что-то понял?

Сталин снова покаянно опустил голову. Честно говоря, так всё и было. Старик, как всегда, видит его насквозь.