Легендарный

— Их было около двухсот — так мне сказали в штабе. Вернулось лишь дюжина. Два боевых меха, настолько сильно изношенных, что едва стояли на ногах. Остальные элементалы. Я латал каждого из них. Никогда не видел настолько уставших и испуганных существ. Мне казалось, что они ничего не боятся. Но эти глаза! Я видел воплощенный страх в них. Видел, отражение его в зрачках. Видел, как они дрожали, как непроизвольно сокращались их мышцы, стоило лишь вспомнить о прошедшем бое. И он передался мне. Он до сих пор живет во мне.

— Вы меня слушаете?

Опять разговор.

— Здесь, на этом корабле, время останавливается. Сначала тебе кажется, что он огромен. Что невозможно даже приблизительно запомнить все детали этой посудины. Но с годами, когда ты проводишь в каютах все свое время, ты запоминаешь все. Абсолютно все. Каждую ступеньку, каждый болт, каждый шаг по металлической лестнице. Помнишь, как пахнет смазочная жидкость в машинном отделении, можешь с легкостью различить что ели и пили утром моряки, едва почуяв их запах у себя за дверями. Можешь по памяти составить подробный план всех нижних этажей, где даже сам черт ногу сломит. Ты все запоминаешь. Человеческий организм, память, наш разум — удивительные механизмы. Мы всегда недооцениваем его возможности. Стоит нам только усомниться в нем, как он тут же показывает насколько мы ошибаемся. Вот даже сейчас.

Доктор внезапно замолчал и отвернулся в сторону. Стены кабинета вдруг затряслись, стали ходить ходуном. Записи, колбы, медицинские инструменты, что лежали на столе и не были спрятаны в специальные коробки, попадали на пол. Врач прошел вперед, пошатываясь из стороны в сторону под действием дурмана, потом дотронулся трясущейся рукой до стены и тут же застыл.

— Кораблю плохо. Топливо на исходе. Переходит в режим экономии. Будем идти долго и медленно.

Я смотрел на зажмурившегося старика в белом халате, воображавшего, что слышит как бьется живое сердце внутри космического корабля. Вибрация не стихала. Она налетала волнами, как судорога. Отступала на некоторое время, а потом опять возвращалась, но уже с новой силой.

Затем он вернулся, уставший и совсем не желающий продолжать работать. Взял длинный выжигатель, похожий на инструмент для пытки, накалил его добела и поднес к шее.

— Больно будет только в самом начале. Не кусайся, я знаю, у тебя уже выросли клыки.

Я зажмурился, видя как белесый наконечник приближается все ближе и ближе, потом сжал зубы и тут же почувствовал сильный укус, растянувшийся от челюсти и до шеи.

— Стая выбросила тебя, щенок, но жизнь на этом не заканчивается. Ты скоро сам это поймешь. Нужно лишь время. Да-да, только время. Это самый лучший препарат, который я только могу посоветовать тебе принимать ежедневно. Он дешевый, доступный и почти не приносит побочных эффектов. Терпи и все вскоре станет хорошо.

Он водил выжигателем очень аккуратно. От края до края, от звезды до звезды, повторяя контуры эмблемы Клана Волка, пока накаленный наконечник не выжигал все, что было начертано на молодой коже. Миллиметр за миллиметром…

— Что ты чувствуешь? — вдруг спросил он.

— Боль. Сильную боль.

— Ты не кричишь. Даже слез не видно.

— Я держу их в себе.

— Молодец. Лучше лишний раз оскалиться, чем заплакать.

Потом он направил наконечник вверх и принялся удалять надпись чуть вышел эмблемы.

— Покраснение останется — тут я ничего поделать не смогу. Но если не говорить кто ты и откуда, то никто ничего не узнает.

— А ты?

— Я? — он вдруг на мгновение остановился. — Мне не зачем говорить об этом. Мне это ни к чему.

— Мира говорила, что Волков не любят за их жестокость.

— На то они и волки, а не овцы, — доктор отложил выжигатель и взял тампон. — Нас всех коснулась Далекая Война. Кланы рвали на части все, что было им враждебно. Волки отличились в этом, поэтому их не любят, но уважают.

— За что можно уважать таких, как мы?

Врач легонько усмехнулся.

— Они отчаянные. Храбрые. Они воплощение крайностей — если уважают, то до самого гроба, если ненавидят — то на всю жизнь. Даже смерть для них ничего не значит. Я видел своими глазами целые памятники, установленные в честь погибших воинов. Громадные глыбы и надписи на них! Имена. Звания. Обломки машин. Клан чтит тех, кто воюет с ними бок о бок и не забывает даже после смерти. Это внушает уважение всем без исключения.

— И врагам?

— Им тем более. Некоторым таким памятникам не один десяток лет. И даже находясь во владении других Кланов их не трогают.

— А что бывает с теми, кого изгнали?

Доктор смочил покраснение вторым тампоном и косо посмотрел на меня.

— Сложно сказать. О них мне ничего не известно. В Кланах не любят говорить о дезгра, там чтят храбрецов, а не предателей. Ставят в пример воинов, что своей жизнью и, что немаловажно, смертью доказали право быть отобранными в качестве отцов и матерей будущего потомства.

— Ты говоришь так, будто имел к этому отношение.

Он снова поднес выжигатель.