Легат

Я заметил недоброжелательный взгляд Мартина, который тот кинул на старика, и почти незаметно покачал головой. Старик мог говорить и делать что угодно, и может в его голосе и был сарказм и недовольство, но я верил, что он не со зла. Он всего лишь пытался защитить своих соседей, раз уж власти Западного Удела оставили их без подмоги.

– Я поговорю с епископом и властями Удела, чтобы вашим Рендалом занялись.

– Спасибо, большое спасибо. Без торговцев, которые раньше шли через нашу деревеньку, мы начинаем задыхаться. Торговля не всегда была нашим делом, но зачастую помогала в плохие года, как нынешний.

– Неурожаи?

– Да. Мы ждем с нетерпением весны, иначе просто умрем от голода. Будем молиться, чтобы этот год был более благоприятный.

На ночь нас поселили в самой большой комнате дома, хотя мы были согласны на комнатушку, лишь бы не остаться на улице. Мартин немного повозмущался, стараясь, чтобы его голос звучал как можно тише.

– Ты его слышал? – вопрошал он. – Надо было наказать старика за его дерзость. Смеет высказывать негодование Церкви.

– Он прав, Мартин, – заступился я за старика.

Не хотелось признаваться Марти, что жизнь простых людей мало волнует короля и Папу, ведь в своем возрасте парень все еще видел небо в розовом цвете, как и всех, кто служил Церкви. А тут какой-то старик посмел возмущаться. Я мог понять его негодование, но наказывать старика было бы глупо.

– В чем прав, Гейб? Он так это сказал…

– Он волнуется за свой народ. Он глава деревушки, люди зависят от него, так что не суди его строго.

– Ты действительно хочешь помочь ему? – Удивился он.

– Да. Город должен выделить стражников на поимку. И это первое, о чем я попрошу местного главу совета.

– Влетит тебе, мне так кажется, за такое самоуправство.

– Пусть, – через пару долгих минут ответил я, поразмыслив, что преступников обязаны ловить стражники, а не местные фермеры, которые из оружия разве что лопаты в руках и держали. – И знаешь еще что?.. Мартин?

Но тот довольно быстро заснул, устав от дня пути. Я же погасил свечу, стоявшую на узком окне, и устроился тут же, подле окна. И стал наблюдать. Из окна меня было не видно, зато я мог видеть в свете луны почти всю деревню, благодаря тому, что дом старейшины располагался немного на вершине, а луна, полная и яркая, висевшая высоко в небе, помогала освещать улочки и дома.

Не знаю, сколько я так просидел, оперевшись о подоконник и кутаясь в старую шкуру горного яка, пушистую, но местами облезшую до одеревенелой кожи, меня клонило в сон, которому я отчаянно сопротивлялся.

По моим примеркам была середина ночи, два или три часа, когда я заметил тень, скользившую от дома к дому и несомненно приближавшуюся к дому старика, к дому, где мы остановились на ночлег. Приблизившись, тень скользнула в хлев, кони беспокойно заерзали и заржали, но кажется причинять вред им он не собирался. Я решил, что это очередной обыск телеги в поисках съестного. Но что-то мне подсказывало, что врядли он рассчитывал найти там еду, скорее уж не хотел ночевать под открытым небом, как и мы. Боялся того же Рендала-разбойника? Эта мысль вызвала у меня улыбку.

Прождав у окошка еще минут сорок я понял, что кем бы ни был преследователь, целью его был безопасный ночлег, а не что-то иное. Кони вели себя спокойно, дом тоже молчал, ни скрипа задвижек, ни испуганных криков домочадцев.

Я поставил у закрытой двери кувшин с водой, и положил под свернутый плащ, который превратил в импровизированную подушку, свой кинжал. Если он решит напасть ночью, он будет ждать его во всеоружии. Отбиваться всеми способами, как любил говорить Мартин, кивая на его не вызывающий ни страха, ни даже опасения за свою жизнь кинжал, больше похожий на нож для разрезания бумаг. Как бы там ни было, ранить он мог достаточно ощутимо, и пусть мне ни разу не пришлось до этих пор пустить его в ход, одно то, что он был у меня, успокаивало.

С этой мыслью, сжимая под импровизированной подушкой пальцы на рукоятке, я уснул.

Глава 8.

Разбудил меня разбившийся кувшин, почти одновременно раздался испуганный крик. Я вскочил, сжимая в руке кинжал.

Рядом, с круглыми от ужаса глазами сидел, закутавшийся в плащ Мартин.

В проеме двери появилось лицо одной из служонок старейшины. Она была испугана не меньше моего помощника. Черепки кувшина валялись в луже воды у порога.

Я поспешно убрал кинжал в сапог и выдохнул.

– Все хорошо, – успокоил я женщину. – Старейшина уже не спит?

Она пожала плечами.

– Теперь, полагаю, проснулся, – заметил Мартин, недобро поглядывая на меня. – Как и все прочие в доме.

Старейшина действительно проснулся и ждал нас во дворе вместе со старшим из сыновей и малышами, которые не ушли на рассвете в поле работать в силу возраста. Старший детина, ростом с дом, на которого я еще накануне смотрел снизу вверх и начал побаиваться его стеклянного взгляда, которым он неотрывно смотрел то на меня, то на Марти, стоял чуть поодаль. Сейчас он был одет в теплую рубаху, шерстяную тунику и широкий теплый плащ темно-серого цвета, явно самый тепый из его вещей. Меня это удивило и насторожило.