Эмма заметила, что Джулиану неловко. Это было правдой. Джулиан вообще редко рисовал людей. Он прекратил создавать наброски Эммы много лет назад. Насколько она помнила, последний раз Джулс изображал её, когда рисовал семейный портрет на свадьбу Алины и Хелен.
— Ты в порядке? — спросила Эмма. Её голос был достаточно тихим, чтобы Тавви, как она надеялась, не мог услышать.
Он тяжело вздохнул и открыл глаза. Из взгляды встретились, и злость, которая начинала подниматься в животе Эммы, отступила.
— Извини, — произнес он, — просто... Я думал, что когда он вернется… когда Марк вернется, он поможет. Он позаботится обо всем, разберется со всем. Я не мог даже предположить, что он станет чем-то, с чем мне придется разбираться.
Эмма на мгновение мысленно вернулась в те дни, недели, месяцы, когда Марка забрали и Хелен ушла, а Джулиан просыпался, крича о брате и сестре, которых не было рядом, которых уже никогда не будет рядом. Она вспомнила панику, которая охватывала его, ночи, когда она обнимала его, сидя на холодном полу, пока его трясло, словно при лихорадке.
— Я не могу. Я не могу сделать это один. Я не могу вернуть их. Я не могу вырастить четырех детей.
Эмма вновь почувствовала, как её живот скручивает от злости, но на этот раз она была направлена на Марка.
— Джулс? — окликнул брата Тавви, чей голос был встревоженным, и Джулиан закрыл лицо рукой. Это была его нервная привычка. Когда он поднял ладонь, эмоции, в том числе и страх, пропали из его глаз.
— Я здесь, — ответил он и подошел к Тавви, чтобы поднять его. Мальчик опустил голову на плечо Джулса; он выглядел действительно сонным, а еще испачкал футболку брата краской. Однако Джулиана это, казалось, не волновало. Он коснулся подбородком кудрявой головы мальчика и улыбнулся Эмме.
— Забудь, — сказал он, — я собираюсь отнести его в кровать. Думаю, тебе тоже следует ложиться.
Эмма буквально переполнилась эликсиром, созданным из гнева и протеста: никто не причинит Джулиану боль. Никто. Даже его брат, по которому так скучают и которого так любят.
— Я пойду, — согласилась Эмма, — но есть кое-что, что мне следует сделать сначала.
Джулиан выглядел встревоженным.
— Эмма, не смей даже пытаться...
Но она уже ушла.
Эмма стояла напротив двери Марка, уперев руки в бока.
— Марк!
Она постучала в пятый раз.
— Марк Блэкторн! Я знаю, ты там! Открой дверь.
Тишина. Любопытство Эммы и её почтительность боролись с уважением к личному пространству Марка и победили. Открывающая руна не работала в стенах их Института, так что она достала острый кинжал и просунула его в щель между дверью и стеной. Она провела им сверху вниз — замок щелкнул и дверь распахнулась.
Эмма встряхнула головой. Свет был включен, кровать была не застелена и пуста.
На самом деле, вся комната была пуста. Марка здесь не было.
Эмма вышла, прикрыв за собой дверь, повернулась и почти закричала. Дрю стояла позади нее и смотрела своими большими темными глазами.
— Дрю! Разве ты не знаешь, что обычно, если кто-то подкрадывается ко мне сзади, я его закалываю?
Дрю спокойно смотрела на девушку:
— Ты ищешь Марка?
Эмма не видела смысла отрицать это.
— Да.
— Его здесь нет, — ответила девочка.
— Тоже верно. Это долгая ночь, чтобы говорить очевидное, правда?
Эмма смотрела на Дрю и улыбалась. Близнецы были так похожи, и Тавви был таким маленьким и зависимым от Джулса. Ей было сложно, как она думала, найти свое место в этом семействе.
— Знаешь, он будет в порядке.
— Он на крыше, — ответила Дрю.
Эмма вскинула брови:
— Почему ты так думаешь?
— Он всегда туда поднимается, когда ему грустно, — сказала Дрю и посмотрела в окно в конце коридора, — там он находится прямо под небом. Он сможет увидеть Дикую Охоту, если они пролетят.
По коже Эммы пробежал холодок.
— Они не появятся. Они не заберут его снова.
— Даже если он хочет уйти?
— Дрю...
— Поднимись и верни его, — произнесла Друзилла, — пожалуйста, Эмма.
Эмма подумала, выглядела ли она потрясенной, потому что чувствовала она себя именно так.
— Почему я?
— Потому что ты хорошенькая, — Дрю посмотрела вниз на свои ноги, — а мальчики обычно делают то, что говорят привлекательные девочки. Так говорила тетя Марджори. Она сказала, что если бы я не была такой толстушкой, я была бы хорошенькой девочкой и мальчики делали бы все, что я захочу.
Эмма была поражена.
— Она... она сказала что?
— Знаешь, это звучит не так уж и плохо, не так ли? Толстушка. Это как будто ты можешь быть милым, как бурундук или белочка.
— Ты гораздо милее, чем бурундук. Ты очаровательна. И всегда будешь такой.
Эмма погладила Дрю по голове.
— А сейчас я пойду и посмотрю, что я могу сделать с твоим братом.
Ступени лестницы, ведущей на крышу, казалось, не смазывали годы. Они скрипели под ногами Эммы, пока она поднималась. Девушка толкнула дверь и пробралась на крышу.
Она поежилась: ветер, веющий с океана, был холодным, а из теплых вещей на Эмме были надеты только тонкий кардиган, поверх майки, и джинсы.