Леди мэр

— Договаривался волк с кобылой, да и копыт не осталось. А грузы для города, для мэрии? Тоже с Щеколдиной… договаривались?

— Ну, тогда же власть имелась. Да у ней как было? Распишись вот тут. Дальше — не нашего ума дело.

— А между прочим, она вас… каждого… как бобика стригла. Это же ей наличкой отстегивали. За каждую баржу.

— А ты откуда знаешь?

— Поговорим?

И так каждый час, каждый день.

Правда, опохмеляться Гашиным рассолом приходится.

Но туманчик уже рассеивается. Проясняется интересная картинка поголовного ограбления Сомова.

В общем-то, почти официального, под акты и справки.

Маргарита Федоровна не брезговала ничем.

Толкнула коттеджникам почти четыре километра завезенных для ремонта городских водопроводных труб.

Оказывается, даже асфальт для главной площади был куплен левый, бракованный.

Поэтому прошлым летом его клали под фанфары, а нынче он как лед под ледоколом растрескался.

Шесть раз на дню Ирка Горохова хлюпает по городскому радио про свое: «Как мать… и как жена…» — но я ее уже не слушаю.

Не до этой сучки как-то…

А тут меня спешно по телефону вызывают в горсуд, куда мы с Карловной и чапаем.

В зале судебных заседаний никого, только судья Марь Антонна за своим столом пьет чай с диетическими сухариками. На столе швейная машинка и атласная судейская мантия с черными кружавчиками — судью у нас распирает габаритно, и она сама эту мантию расшивает пошире. Это она сдуру каких-то эликсиров наглоталась, чтобы похудеть. А рвануло наоборот.

А так она вообще-то тетка ничего. Добрая, добрая, а хрен попрыгаешь.

— Марь Антонна, к вам можно? — просовываю я башку в зал.

— У меня технический перерыв.

— А зачем же тогда звали?

— Погоди… Лизавета, что ли? Тогда заходи.

Мы и заходим.

Судья роется в куче бумаг на столе.

— Тут такое дело, Лизавета… Степан Иваныч звонил с мэрии, возмущался. Им эти… бюллетени печатать надо. На кандидатов. А у тебя двойная фамилия… Не то Туманская, не то Басаргина. Бабки путаться будут. Да и твоего благоверного черта лысого дождешься. Плевал он на наши повестки с высокой колокольни. Ни самого, ни адвокатов. Ты хоть про это знаешь?

— Еще бы.

— Так что развели мы тебя еще утречком. По неявке той стороны. Держи бумажки! Можешь не смотреть: подписано и припечатано! С возвращением фамилии. Так что ты у нас опять невинная девушка… Лизавета Юрьевна Басаргина! Поздравлять или как?

— Не знаю. Спасибо вам, Антонна!

— Ну и ладушки. А ты, мать, бледна, бледна, не то что я. Ничего не лопаю, а расползаюсь на все стороны света. Но ничего… Были бы кости, остальное нарастет.

Тут входит грузная пожилая дама-прокурор в неряшливом мундире нараспах. С авоськами в руках.

— Марья! Ты чего тут торчишь? Опять чаи всухую?

— Что такое, Наталия?

— Пошли ко мне обедать. Внуки с области в гости приехали. Я там такой борщок засобачила! У тебя ж перерыв. Давай-давай…

— Что же ты со мной делаешь, подлая твоя душа? А калории? Мне же нельзя…

— Со мной можно… — торопит ее та.

Они уносятся.

Я просматриваю судейские бумаги. Все верно. Я — Басаргина…

Карловна молчит как-то странно.

— Чего мы еще ждем, Лиз?

— Я тут посижу немножко. Что-то как-то не по себе мне. Ждала… ждала… Вот, смотри…

Карловна, надев очки, просматривает документы. А я пошла бродить по залу. Все как всегда тут. Воняет мастикой для скамеек под публику, хлоркой и тем неистребимо потным духом, который всегда остается от скопища людей.

В зоне, в бараке, тоже так было.

Только там еще и баландочкой поддавало. С казенными капустами.

А тут на прутьях мощной клетки-загона для подсудимых уже и зеленая краска облезла. Когда я сидела в этой клетке, ее только что выкрасили. Веселенький был такой цвет, почти луговой…

Я с трудом глотаю ком в горле.

— А меня здесь и судили, Карловна. Именно здесь.

— И вас держали в этой клетке, Лиз?

— В этой, Элга. В этой. А Маргарита Федоровна Щеколдина сидела тогда вон там, на троне судьи и улыбалась. Она тогда еще в мэры не вылезла, тут дела проворачивала. Знала, что я ни в чем, ни в чем не виновна, и — улыбалась…

— Вы ничего не забыли, Лиз?

— Нет.

— Значит, вы имеете намерение… Как это? Зуб за зуб? Глаз за глаз?

— Око за око.

— Пусть так… Вы намерены возвращать долги? Это будет расплата?

— Слишком много на них долгов, Карловна. И не только мне. Я что? Выкрутилась. Ну что ж… Госпожа Станке Элга Карловна… Я свободна… Но и вы с этого исторического мгновения свободны! Абсолютно!

— Вы имеете в виду мой контракт?

— Именно! Вы обязались работать на госпожу Туманскую! А ее больше нет! И никогда не будет! Я — Басаргина! Лизка Басаргина! Так что, если вы пошлете меня к чертовой бабушке, это будет очень логично!

Она молчит долго, изучая бледный маникюр на своих ноготочках.

— Вы меня изгоняете, Лиз?

— Нет.

— Я вам необходима, Лиз?

— Да.

— Вы имеете ко мне хотя бы немножечко симпатии, Лиз?

— Почему — немножечко?

…Я почему-то забыла, как она умеет орать. А она орет:

— Тогда мне глубоко наплевать, под какой фамилией вы существуете! И если вы сейчас заговорите о заработной плате, то я вам просто дам, как выражался господин Чичерюкин, в морду! И… как выражался он же — похромали отсюда!

Мы и хромаем.